Перед сном я, повинуясь служебному долгу, вкратце пересказал все эти события сэру Джуффину. И, честно говоря, так и не понял, почему он меня так долго и обстоятельно хвалил. Наверное, просто обрадовался, что я не остался в первый же день без копейки денег и верхней одежды, благополучно нашел ночлег и даже ни разу ни с кем не подрался. Редкое, исключительное везение, хорошее начало, добрый знак.
Утро было просто замечательное, ради такого стоило просыпаться на рассвете. Я вообще люблю просыпаться; впрочем, засыпать – ничуть не меньше. И то и другое похоже на возвращение из путешествия, причем в обоих случаях твердо знаешь, что наконец оказался дома, и поди разберись, когда это правда, а когда самообман. Хотя лично я предпочитаю не разбираться, а просто радоваться. Мама была совершенно права, когда говорила, что болванам живется веселей, чем дотошным умникам, анализирующим все, что под руку подвернется. Я честно опробовал оба варианта и теперь знаю точно.
Поэтому любое утро кажется мне замечательным – кроме разве что нескольких случаев, когда неприятности начинались еще до пробуждения. Однако утро того дня, когда я проснулся в «Драгоценном покое великолепного странника», даже на общем фоне выглядело исключительно прекрасным – просто с учетом места действия и связанных с этим мрачных ожиданий.
Во-первых, меня разбудило благоухание цветов, дыма, горячего масла и пряностей. Пока я спал, на кухне успели растопить печи и заняться приготовлением еды, а на колченогом столике у моего изголовья откуда-то появился букет неказистых, но ароматных зеленых чайш, которые обильно растут на всем южном побережье Чирухты, прямо в песке, питаясь морской водой и птичьим пометом. Местные жители считают их сорняками и редко несут в дом, а вот к нам, в Ехо, чайши возят купцы, искушенные в древней ворожбе драххов и способные продлить жизнь сорванных цветов на все время долгого путешествия; нечего и говорить, что эти грешные чайши стоят у нас каких-то невероятных денег, но расхватывают их мгновенно, еще в порту. «И, – подумал я, вдыхая головокружительно свежий горьковатый аромат чайш, – понятно теперь почему».
Во-вторых, выяснилось, что утреннее солнце над Изамоном светит ничуть не хуже, чем над прочими, никем не проклятыми странами Мира, да и птицы здесь щебечут, не фальшивя, и если это не утешительная новость, то что тогда.
В-третьих, хозяин гостиницы, до глубины души потрясенный моим вчерашним подарком, прислал мне огромный чайник с травяным отваром, вполне пристойным на вкус, и такое количество восхитительных пирожков с индюшатиной и душистыми морскими яблоками, что их должно было хватить не только на завтрак, а до самой границы – даже если я буду жевать, не останавливаясь. Пожилой слуга с бездонными глазами разобиженного на все человечество поэта и голосом пронзительным, как у степной вороны, так громко вопил: «За завтрак не надо платить! Это подарок!», что под моими окнами начали потихоньку собираться прохожие. К счастью, стекла были такие грязные, что даже занавески не пришлось опускать. Во всем есть свои преимущества.
В-четвертых… А в-четвертых, я, конечно же, занимаюсь сейчас полной ерундой, пытаясь вспомнить и перечислить причины, по которым то утро было прекрасным. Словно недостаточно того факта, что мне предстояло прожить очередной день, и я понятия не имел, как он сложится, но знал, что будет по меньшей мере интересно. Этот прогноз еще ни разу меня не подводил.
Дальше все тоже складывалось прекрасно. Кузен Калуцирис объявился за пару часов до полудня, а для изамонского возницы, с которым вы договорились выезжать на рассвете, это дело небывалое. И штука даже не в том, что здешний народ любит поспать – а кто, скажите на милость, не любит? Просто в Изамоне считается, что вовремя приходят только рабы в далеком Куманском Халифате, да и то не все, а самые презренные. Местная прислуга – тоже люди подневольные, им деваться некуда, поэтому они редко опаздывают больше чем на час-полтора. Человек, чрезвычайно заинтересованный в деле, ради которого назначена встреча, но желающий сохранить элементарное достоинство, опаздывает хотя бы часа на три. А гордецы – то есть практически все поголовно – как минимум на полдня. Поэтому люди опытные стараются никогда не договариваться с изамонцами о встречах, а наводят справки о любимых трактирах своих деловых партнеров и как бы случайно застают их там за завтраком. А возниц нанимают прямо на улице, без предварительной договоренности, это только я оплошал. Но даже не успел толком на себя за это рассердиться – хваленый амобилер о полудюжине кристаллов появился перед входом в гостиницу, и возница в высокой шапке из потертого меха все той же горемычной чангайской лисы, чьи шкуры пошли на отделку сидений, объявил, что ради счастья и процветания великолепного кузена Мацуцы отвезет меня до границы всего за пять корон – при том, что некоторые хитрецы уже восемь драть не стесняются, да еще и по четыре пассажира сразу берут, обрекая бедняг весь день трястись в тесноте.
Эту байку я, кстати, еще в прошлый приезд неоднократно слышал. И всякий раз содрогался, хоть и понимал, что это всего лишь попытка выдать желаемое за действительное, облечь в слова великую изамонскую мечту, практически национальную идею – зарабатывать втрое больше, а делать при этом хотя бы вдвое меньше. В идеале же нам, грубым, эгоистичным чужестранцам, следовало бы просто отдавать деньги возницам, а потом добираться до границы пешком. Но на такую нашу деликатность даже в самых смелых мечтах уповать не приходится.
Однако я совершенно напрасно ворчу. Мне-то как раз повезло. Кузен Калуцирис оказался неплохим возницей, довольно молчаливым для изамонца. Даже цену за поездку по ходу дела не попытался увеличить, сетуя на внезапное ухудшение дороги, приведшее к мгновенному износу амобилера и, как следствие, непредвиденным расходам. Опытные путешественники советуют просто игнорировать подобные монологи; впрочем, некоторые специалисты утверждают, что стремительное движение сжатой в кулак руки позволяет значительно сократить время нытья возницы, которое, как ни крути, мешает любоваться окрестными пейзажами.
Но лично мне любоваться пейзажами никто не мешал. Потому что прочувствованная речь кузена Калуцириса о хитроумии, величии и необозримых богатствах его предков вполне могла быть приравнена к птичьему щебету, причем довольно мелодичному. Все познается в сравнении – если бы мне пришлось проделать этот путь, скажем, в обществе стаи птиц сыйсу, я бы остался куда менее доволен своей участью.
А так прибыл на границу, натурально сияя от согласия с происходящим. Что оказалось весьма кстати – солнце как раз скрылось за горными вершинами, и начались сумерки.
На прощание я подарил вознице бутылку осского аша из своих запасов. Очень хотелось сделать приятное этому бедняге, который, несмотря на древнее проклятие, был если не милым, то вполне сносным человеком. Сказал бы мне кто перед отъездом, что я стану изамонцам подарки раздавать, причем не из прагматических соображений, а от чистого сердца, – у меня наверняка появился бы наконец шанс понять, что чувствуют люди, когда не просто смеются, а саркастически хохочут.
Ужасно все-таки это интересно – как непредсказуема жизнь и сколько у нее в запасе удивительных фокусов, чтобы чуть ли не ежедневно разрушать наши ожидания, в том числе наихудшие. За что ей огромное спасибо.
