Зеленоглазый человек приветливо улыбнулся и сказал:
– Я согласен тебя учить. Вышел встретить, чтобы не терять времени зря.
Я опешил. Вот это удача! Теперь ни искать, ни уговаривать никого не придется, учитель снов сам за мной явился. Ну и дела.
Не знаю, как ведут себя в подобных случаях другие новички. Многословно благодарят? Молча кланяются? Предлагают будущему учителю все свое движимое и недвижимое имущество, от которого он, согласно традиции, трижды отказывается наотрез? Просто обещают стараться изо всех сил? Но я был бы не я, если бы не спросил:
– А откуда ты узнал, что я хочу выучиться на Мастера Снов?
Мой будущий учитель так удивился, что перешел на хохенгрон, на котором с приезжими здесь никто не разговаривает – просто чтобы не заставлять нашего брата лишний раз чувствовать себя дураком.
– Как будто сам мне вснился бегущий нетерпеливый. Как будто сам не единожды проснился упрямый настойчивый. Как будто сам спрашивает теперь как будто мы как будто в темном сияющем глубоком не пребывали рядом как будто соприкасаясь не говорили!
«Ну ничего себе, – озадаченно подумал я. – Мало того, что я ему «вснился», так еще и «проснился» неоднократно, оказывается. Как удалось-то?»
По вашим лицам вижу, придется еще кое-что объяснить. Сколько морочил вам головы сведениями о хохенгроне, а самого главного так и не сказал. В этом замечательном языке есть несколько сотен разных глаголов, которые приблизительно переводятся как «присниться» и «увидеть во сне»; разница – в оттенках значения. Честно говоря, даже теперь, немного изучив искусство сновидений, я понимаю гораздо меньше половины – только соответствующие процессам, в которые я был вовлечен или хотя бы становился их свидетелем. Например, глагол, который я неуклюже перевел как «вснился», означает, что какие-то эпизоды твоей реальной жизни приснились другому человеку, причем случайно, без предварительной договоренности и каких-либо осознанных усилий обеих участвующих сторон. А глагол «просниться» означает, что в чужом сне ты вел себя как человек, прекрасно понимающий, где находится и с кем говорит: высказывал просьбы, задавал вопросы, заключал договоры, давал объяснения и так далее. Тубурцы полагают, что «просниться» можно только намеренно; для этого существует специальная техника – говорят, довольно простая, но это я ни подтвердить, ни опровергнуть не могу, поскольку так с нею и не ознакомился. Мой учитель был уверен, что, если очень припечет, «просниться» я и сам распрекрасно сумею – получилось же несколько раз. Переубедить его мне не удалось, а жаль. Полезный был бы навык. Есть вещи, которые наяву обсуждать не принято, а хочется иногда – хоть плачь.
Ну вот, про значения глаголов я с горем пополам рассказал. Уже легче.
А тогда, услышав ответ зеленоглазого тубурца, я натурально онемел от удивления и смущенно замотал головой – дескать, не было ничего такого. А если и было, то я не помню.
– Ишь, – обрадовался тот, – да ты все понял! Легко, значит, будет с тобой договариваться.
Он, кстати, так и не стал выяснять, где я языку выучился, – ни в тот день, ни позже. Теперь думаю, может, я сам все о себе рассказал – когда «проснился», чтобы напроситься в ученики? И внезапный переход на хохенгрон был не следствием удивления, а проверкой?
Все может быть.
Я наконец собрался с мыслями и пробормотал:
– Как будто я не был как будто с тобой в темном сияющем. Как будто помнить нечего пусто как будто мне.
– Сам ничего не помнишь? – ласково переспросил мой будущий учитель. – С новичками такое порой бывает. Ничего, не беда. Уметь важнее, чем помнить.
Я тоже перешел на нормальный язык. Сказал:
– Спасибо. Я так рад, что ты согласен меня учить! Думал, искать учителя долго придется. Я же заранее ни с кем не договаривался, и рекомендаций у меня нет. Просто много лет мечтал выучиться на Мастера Снов, однажды решил – сейчас или никогда – и на следующий день уже был на корабле. На меня иногда находит.
– Многие молодые люди ведут себя импульсивно, – снисходительно согласился тубурец. – Наяву это трудно счесть достоинством, зато во сне бывает чрезвычайно полезно. Ну что, пошли?
– А как тебя зовут? – спросил я, поднимаясь на ноги. Тут же смутился и объяснил: – Надо же мне знать, как обращаться.
– Сновидцам имена не нужны, – безмятежно ответствовал зеленоглазый. – Впрочем, наяву у меня есть несколько прозвищ – для родни, для чужих людей, для незнакомцев и для учеников. Зови меня Еси Кудеси, а свое имя не говори, оно помешает мне тебя учить.
В другой ситуации я бы непременно кинулся выспрашивать, чем может помешать мое имя. И не следует ли мне тоже обзавестись прозвищами на разные случаи жизни? Но когда выяснилось, что передо мной не кто-нибудь, а «дядюшка Еси Кудеси», тот самый «прекрасный человек», о котором писала королю Кегги Клегги, мне стало не до вопросов. Я еще даже не начал думать, под каким бы предлогом с ним познакомиться, а он сам пришел, сообщив, будто я ему неоднократно «проснился». Бывают же чудесные совпадения! Или это сила моего желания встретить Еси Кудеси оказалась столь велика? Нет, все-таки вряд ли. Прежде ничего подобного не случалось, а то куча народу начала бы вздрагивать при встрече со мной – все, кого я очень хотел заполучить в собеседники, но постеснялся беспокоить наяву.
– Первый урок заключается в том, что спать можно и на ходу, – объявил Еси Кудеси. – Сними-ка тюрбан. И спрячь куда-нибудь подальше, до возвращения домой. Здесь он тебе не понадобится.
Пока я возился с дорожной сумкой, он выбрал из украшавших его голову шапок желтую с синим и зеленым узором. Сказал: «Наклонись» – и нахлобучил ее на меня.
И я, можете себе представить, тут же уснул. Не укладываясь при этом на траву, даже не пошатнувшись. Смутно, сквозь сон почувствовал, как мой учитель взял меня за руку. А потом мы куда-то пошли.
Вот честное слово, если бы я хоть немного подумал головой прежде, чем начинать рассказывать вам историю, выбрал бы какую-нибудь другую! Просто не сообразил заранее, что придется описывать великое множество вещей, для которых в обычном языке и названий-то нет. Впрочем, даже если бы вы в совершенстве владели хохенгроном, мне было бы не намного легче. Потому что поди объясни то, чего сам практически не понимаешь. А только смутно помнишь, что с тобой это было, вернее, ты весь, целиком, был там – в неназываемом, зыбком, дрожащем, мерцающем, ускользающем, как только откроешь глаза.
С другой стороны, не прерывать же историю на середине. Поэтому придется как-то выкручиваться. Например, сказать вам, что я спал достаточно крепко, чтобы видеть сны. И при этом настолько неглубоко, что ощущал на своей руке легкие прохладные пальцы Еси Кудеси, чувствовал, как он увлекает меня за собой и мои ноги делают шаг за шагом по речному песку, по мягкой траве, по мелким круглым камням.
Снилась мне при этом настолько невероятная чушь, что я, не просыпаясь, думал: «Если это и есть специальный учебный сон, то чему, интересно, он должен меня научить? Просыпаться по собственному желанию – так, что ли? Отличная идея». Но полагал, что проснуться в самом начале первого урока будет как минимум невежливо, поэтому продолжал заниматься полной ерундой: доил желтую корову, норовившую превратиться то в котел, то в цветок, то в пылающий фонарь. Прекратить это безобразие можно было только одним способом: внимательно на нее смотреть и не давать сбить себя с толку, то есть помнить, что передо мной именно корова, как бы она ни выглядела в настоящий момент. Тогда ее первоначальный облик возвращался на место.
