– Многое зависит от того, кто говорит…
– Что вы имеете в виду?
Убийло снова запожимал плечами, всем лицом и телодвижениями
изобразил крайнюю степень смущения, мол, вопрос чересчур деликатный:
– Все видят, что против фашизма выступают только евреи…
И создается мнение, хоть и не высказывается вслух, что это только евреям и
надо. Чисто еврейская проблема: фашисты против евреев, евреи против фашистов, а
нам, мол, неча в их свару лезть, а то привыкли загребать жар чужими руками…
Каганов вспыхнул.
– Да что вы говорите? Это Беляков и Петров – евреи?
– Евреи, – ответил Убийло живо. – Или матери
у них еврейки. Пусть даже не сами евреи, но работают на евреев, как шабес-гои.
И получают у них зарплату, премии, награды… Нет-нет, это не я говорю, это я вам
только повторяю… что вы и сами слыхали не раз! Я просто указал, что ваш
возмущенный крик – риторический… если можно так сказать, крик. Обращен в
пустоту, ответ на него очевиден. Дело в том… если хотите, беда, что другие
народы ничего страшного в приходе фашизма не видят. Наоборот, бравые и чистые
ребята наведут порядок, выметут преступность, наркоманию, казнокрадство и
взяточничество… Уже все знают, что только фашисты вывели Германию из
жесточайшего кризиса и сделали ее самой богатой и процветающей страной Европы!
Шандырин прислушивался к их разговору, вставил с
удовольствием:
– Да, тогда раздавленная Германия была на таком дне,
что нынешнее состояние России – рай! Эти ребята сумели, сумели…
Убийло кивнул в его сторону:
– Видите?
Шандырин сказал чересчур серьезным голосом:
– Да, юсовцев нельзя давить, нельзя… А то после юсовцев
– евреи, ведь на планете еще их мировая империя… Игорь Самойлович, неужели
этого опасаетесь? А мне кажется, евреи от издыхания этой жирной свиньи только
выиграют. Не те, правда, что там в Юсе тоже стали жирнющими свиньями, хоть и
считают себя евреями, а именно народ ученых, мыслителей, борцов,
революционеров, изобретателей, создателей! Ведь профессор Марк Зальцберг,
который громче всех выступает в Юсе, чтобы ее уничтожить и заменить чем-то
более приличным, тоже не совсем… э-э… фашыст?
А Башмет ехидно добавил:
– Не хотите стать на сторону Макашева, у него ж
арийский профиль, станьте на сторону Марка Зальцберга.
Каганов затравленно огрызнулся:
– Зальцберг тоже может ошибаться.
Шандырин картинно удивился:
– Еврей? Ошибаться? От еврея ли такое слышу? Дорогой
Игорь Самойлович, вы не переодетый фашыст?.. Надо вас показать нашему премьеру,
он сразу ваше фашыстское нутро увидит! Такое сказать о сородичах! Ладно-ладно,
шутим. Ваша драчливость понятна: пуганая ворона и в кустах боится. Но желание
всех культурных стран поставить США на место понятно: образованный человек не
хочет, чтобы им командовал грузчик, а США – это тупой грузчик с крылатыми
ракетами и обвешанный атомными бомбами. Так к кому ближе евреи: к образованному
или к дебилу с атомной дубиной?
Каганов вздохнул.
– Эх, дорогой Иван Иванович, давно уже нет такой нации,
как евреи. И даже национальности.
– А что, теперь это организация?
– Скорее, специальность. Или даже профессия. Как
геологи, к примеру, или пожарные. Они отличаются от других одеждой, у них и
шуточки свои, и праздник свой, но в каждой стране работают на тот народ, среди
которого живут. Зальцберга хоть и понимают, выродком не считают, умные же люди,
но уже не могут отказаться от всего того, что предлагает тот гниющий мир: жрать
так, что не пролезаешь в двери, трахаться со всем, что шевелится и не
шевелится, расслабляться, балдеть, оттягиваться, свинеть, оскотиниваться… Увы,
это так, а вот курды – это курды! Во всех странах курды везде говорят на своем
языке, молятся своим богам, всем стараются навязать ислам, если надо, то и
оружием.
Шандырин вздохнул, лицо помрачнело, сказал невесело:
– Да, евреи тоже начинают свинеть… Или освиневать, как
правильно?
– Вам виднее, – буркнул Каганов. – Сало
трескаете?
– Так я ж и не клялся в кошерстве. А вы не трескаете?
– Я потребляю умеренно, – отпарировал
Каганов. – А когда умеренно, то вроде бы и не сало. Или если в гостях,
тоже не считается.
Рабочий день давно закончился, но никто не уходил. Мы часто
с пафосом называем какие-то дни историческими, решающими, переломными, но сами
знаем, что грош цена таким переломам, а наши «исторические решения» забудутся
на другой день. Про сегодняшний день никто ничего не говорил пафосного, но всяк
чувствовал: Россия сейчас в ладони Творца, он придирчиво рассматривает ее
раскукоживающуюся душу – бросить ли в небытие, куда уже побросал гиксосов и
ацтеков, или же подкинуть вверх, пусть попытается расправить заново отрастающие
крылья?
А не сможет расправить, убьется о камни, ну и хрен с нею, у
нее был шанс. Сама не воспользовалась, дура.
Я попытался подняться из-за стола, ноги не держат, я сделал
вид, что передумал, всего лишь размышляю, но мышцы перехватил резкий спазм уже
не в желудке, а по всей брюшине. Ледяная глыба, что разрастается там, заставила
онеметь и соседние мышцы, передавила кровеносные сосуды, истончила сухожилия.
В черепе стучала отчаянная мысль, что я виноват, надо было
еще раньше, ведь эти потери сейчас, когда мы ударили так внезапно и когда
кобызы еще не закрепились, как говорят военные, на захваченном плацдарме. Тогда
бы меньше погибших и среди нас, и среди кобызов: ведь многие все еще оставались
в Узбекистане.
Вот и говори теперь, что от личности ничего не зависит!
Принял бы я решение раньше, опухоль была бы изъята не хирургом, а косметологом,
так, не опухоль – прыщик, а промедли еще, здесь был бы весь исламский мир с
миллиардами Саудовской Аравии, сотнями тысяч моджахедов, неистовыми шахидами и…
Удобное время для западного шакалья ударить в спину, как уже
проделывали при князе Невском!
Горячая кровь ударила в голову, жуткий контраст, когда ноги
покрываются ледяной изморозью, я задышал чаще, перехватил внимательный взгляд
Сигуранцева, заставил себя успокоиться, не должно быть ненависти к кобызам, не
они виноваты, многие предпочли бы просто тихо и мирно жить, однако пассионарных
факелов оказалось достаточно, чтобы воспламенить весь народ, охотно и с
восторгом принять таких же горящих идеей всемирной победы зеленого знамени
ислама из других стран.
Голоса в кабинете вроде бы стали тише, щадят меня, то ли
углубленного в свои мудрые мысли немолодого университетского профессора, то ли
больного человека, доживающего последние дни: у нас никакие тайны долго не
держатся.
За окном догорает вечерняя заря, западный край неба залит
кроваво-красным, будто туда достали брызги из-под гусениц танков, даже
чувствуется запах гари от горящих домов, или это глюки.
