– …В замочную скважину, – услышал я его суховатый
голос, – смотреть неприлично, но интересно. А раз интересно и это находит
спрос в нашем демократическом обществе, то надо объявить вполне приличным. Так
сказать, пойти навстречу пожеланиям простого народа. Объявить очередные
свободы. Я говорю не только о вуайеризме, но… про опускание вообще.
Шандырин заметил меня в дверях, не подал виду, фыркнул:
– Да куда дальше? Уже все извращения не просто
разрешены, но и рекламируются! Что еще?
– Демократы отыщут, – пообещал Забайкалец недобро. –
Сам строй побуждает изобретать все новые методы опускания человека уже не до
скота, там он уже сейчас, а ниже, ниже – до кистеперой рыбы, трилобита…
Каганов заметил ленивым брезгливым голосом:
– А что делать? Не следует забывать, что общество больше
любит, чтобы его развлекали, чем учили.
– Как барон и аристократ, – сказал Забайкалец
кровожадно, – я скажу: а вот хрен вам в задницу! Ишь, panem at circenses!
Раб, знай свое место!.. Или, скажем мягче, каждый должен занимать именно
столько места, сколько он стоит в обществе. Мало ли что он сам заявляет о своей
неслыханной ценности, но пора отбросить нашу щепетильность… дощепетильничались
уже с теми, кто с нами не щепетильничает!.. и расставить все по своим местам.
Мы все знаем, какой чудовищный перекос произошел в человеческом обществе, когда
из человека высвободили обезьяну. Обезьяна работать не любит, думать не любит,
ей бы только веселиться, кувыркаться, строить гримасы, балдеть, оттягиваться,
ловить кайф, расслабляться… Как результат, скоморохи и барды, которых раньше
запускали с черного входа, вместе с остальными слугами стали богаче самих
хозяев, и вот уже сыновья королей мечтают о карьере скоморохов, а их дочери – о
карьере проституток.
– А как с СМИ? – поинтересовался Каганов.
– То же самое, – отрезал Забайкалец. – То же
самое с СМИ. Еще совсем недавно они бегали с микрофоном за районным
начальником: скажите пару слов, а теперь уже к ним на телестудии приезжают
смиренно премьеры, президенты!.. Теперь уже СМИ решают, кому из президентов
страны пиар устроить, кого низложить, кому дать слово, а кого и на фиг, вместо
него пустить стриптиз-шоу, это массовый зритель примет с одобрением!
Я прикрыл за собой дверь, прошел к столу, Каганов застенчиво
привстал, показывая, что освободит место, чтобы мне, такому старому и больному,
не делать лишних три шага к свободному креслу. Я нахмурился, он послушно
плюхнулся обратно. Забайкалец выждал, пока я садился, закончил совсем уж сухим
голосом:
– Выход, по моему мнению, таков: этих рабов, которые
заняли не свое место и навязывают свои стандарты мышления и свое мнение людям,
нужно вернуть на то место, которое они и должны занимать. Это и есть стержень
нашей программы, на который мы должны нанизывать конкретные пункты и
постановления.
Шандырин проговорил с явным удовольствием:
– Гомосексуалисты и прочие демократы набросятся… Ведь
демократия – последнее убежище подлеца! Демократия – спасение для педофилов,
гомосексуалистов, зоофилов, мазохистов, копрофагов и прочих нетрадиционных
натур. Нас же раздавят, эта партия нестандартной сексуальной ориентации больно
велика…
Забайкалец произнес строго и высокомерно, как обращался бы
барон к подданным:
– Надо держаться! Демократы, как вы очень верно
сказали, это партия нестандартной сексуальной ориентации, но это пока что не
большинство населения России!.. Демократы – это протоплазма, и лозунг у них:
«Назад к протоплазме!»
– Демократы, – сказал Каганов и вздохнул, –
это люди толпы. Это огородники, йоги…
Убийло оторвал взгляд от бумаг, удивился вслух:
– Почему йоги?
– Потому что плюй на все и береги здоровье. А еще это
партия «Хлеба и зрелищ», к сожалению. Партия людей с простыми и даже очень
простыми запросами.
Павлов вставил ехидно:
– Игорь Самойлович, а ведь и вы были совсем недавно
убежденным демократом!
Каганов вздохнул:
– Да я им и остаюсь… во многом. Но когда есть
возможность хоть в чем-то стать выше демократа, то как я могу не
воспользоваться? Это же иметь крылья, а всю жизнь ползать!.. Я демократ, но мне
не нравится, что демократия – последнее убежище извращенцев… Я предпочел бы,
чтобы извращенцы шли в фашисты! Так нет же, среди фашистов их нет, зато все-все
перверсники – демократы. Это-то и противно. Потому я и говорю, если они
остаются там, то я из демократии выхожу! Вот так.
Шандырин сказал злорадно:
– Господину президенту не пондравится такая
формулировка, не пондравится!
Каганов возразил с достоинством:
– Президенту не нужны соратники, умеющие только
поддакивать. Если он говорит «нет», мы все говорим «нет». А так вообще-то мы в
одном лагере, а мелкие различия не в счет.
Шандырин подумал, снова подумал, это было зрелище, наконец
тяжело громыхнул:
– Да, ты прав… местами. Демократы и общечеловеки –
крайняя степень содомогоморризма.
Опешивший Каганов сразу не нашелся, а Убийло, что некоторое
время следил за ними с интересом, поинтересовался:
– Это что еще за термин?
– А от Содома и Гоморры, – пояснил
Шандырин. – Их населяли общечеловеки, а Лот, как ни старался, не мог
отыскать и десяток фашыстов, чтобы Бог пощадил эти города.
– А Бог пощадил бы?
Шандырин оскорбился:
– Ну да! Ты что, Библию не читал?.. Это такая толстая
книга с картинками, их бесплатно у американского посольства раздают и еще сто
долларов приплачивают, хто возьмет! Я три штуки взял. Или ты китайский на
всякий случай по ночам зубришь?.. А я, скажу по секрету, ночью хожу на стрельбы
с «калашом». Словом, по той книге Лот с Богом долго торговался, просил пощадить
города демократов, а тот сказал, что если отыщешь среди этих извращенцев хотя
бы сотню фашыстов, то пощадю. Ну, сотню Лот не нашел, начал умолять, Бог
сжалился и снизил планку до пятидесяти. Лот и пятьдесят не мог отыскать, начал
умолять снизить до десяти…
Убийло спросил с интересом:
– И что, снизил?
– Не помню, я ж в детстве слышал. Знаю только, что
когда замочил оба города, то общечеловеки в других городах и странах
надо-о-олго притихли. Правда, пока Бог спит, черти… то бишь демократы, совсем
охамели! Вся Америка – сплошь Содом и Гоморра! Одного Марка Зальцберга стоит
оттуда вывезти, а остальных…
Убийло сказал ехидно:
– Так он же еврей!
Шандырин подумал с крестьянской обстоятельностью, подвигал
тяжелыми складками на лбу, громыхнул тяжело:
– Думаю, что это как смотреть. Если правильно, а я
всегда смотрю правильно, я же рабочекрестьянин, у меня классовый инстинкт, то
уже нет евреев. И даже курдов нет, хотя это и трудно представить. Есть
общечеловеки и люди. Победят общечеловеки – всем нам белый пушистый зверь,
победим мы – Бог поведет нас дальше в светлое будущее победившего коммунизма! А
Содом и Гоморру мы сами демократам устроим, не фиг им наших детей педофилить,
сволочам!
