Возле пивных ларьков народ судачит о резком повороте в
политике, почти все одобряли крутость проснувшейся власти. И меры уже не по
защите человека, а по защите общества от обнаглевшего человека. К счастью,
судьи в райсудах стеснялись и мялись недолго, народ нажал, и судьи с изумлением
поняли, что гораздо лучше судить так, как они, судьи, считают правильным, а не
так, как гласят статьи уголовного марсианского Кодекса.
И пошли приговоры, жестокие, крутые, прямо бесчеловечные,
если по старым меркам, но зато принимаемые народом с восторгом. Тем самым
народом, которого закон как раз и обязуется защищать. В Мытищинском суде
рассматривалось дело к гражданину Зиморохову, чьи дети развлекались тем, что с
семнадцатого этажа швыряли сырые яйца на голову прохожим. В доме напротив семья
купила видеокамеру, опробовали новинку, снимая из окна все, что попадало в
кадр, случайно засняли на видео и эти подвиги. Эти кадры послужили
неопровержимой уликой. Адвокат победно доказывал, что детям всего девять и
одиннадцать лет, они неподсудны, им можно все, суд не стал спорить и
опровергать, а просто постановил в течение недели выселить семью из этой
квартиры и предоставить такую же по площади на первом этаже в новостройках с
видом на помойку. В городской управе это приняли с энтузиазмом, тут же
предоставили, ошалевшую семью подняли с постели, в течение трех часов собрали и
вывезли за государственный счет к только что принятому госкомиссией дому.
Газеты подняли крик о нарушении прав человека, но все равно
каждый из пишущих статьи в защиту хулиганов понимал, что теперь все-таки
спокойнее ходить по улице вдоль высотных домов. Никто не посмеет даже
вытряхивать ковер с балкона на головы прохожим… Крик получился очень неубедительный,
весь из общих фраз, и, несмотря на массовость и децибелы, вызвал только
раздражение у тех, к кому газетчики апеллировали.
А случай в Долгопрудненском районном суде? Началось вроде бы
заурядно: среди бела дня мальчишка-наркоман, приставив нож к горлу женщины,
срывает с ее плеча сумочку. Но когда убегал, она стреляет ему в спину. Наповал.
Все это при массе свидетелей. Суд присяжных ее оправдывает, хоть, кроме
убийства, на ней еще и незаконное владение огнестрельным, однако у нее
репутация безупречная, а малолетний гаденыш уже известен приводами в милицию,
скандалами и драками, замечали, как он бьет стекла в телефонных будках,
вырывает трубки, вспарывает сиденья в троллейбусах, расписывает стены подъезда
матерными словами.
Адвокат наркомана на суде произнес великолепную речь в его
защиту, а закончил саркастически:
– Безупречная репутация?.. Значит, любой из нас
получает право на убийство, так сказать, лицензию на отстрел одного-двух
хулиганов, если наберет определенное количество лет без нарушений?.. А сколько,
простите, мне надо набрать безупречных лет на право убийства?
К счастью, оперативники подсуетились и перед самым
заседанием успели выяснить, что у адвоката сын якшается с непонятной компанией,
сам отец на теле сына находил подозрительные следы от уколов, которые сын
объяснял всякий раз по-разному, и потому адвокат сражался за наркомана яростно,
неистово, с жаром и почти сумел было переломить настроение присяжных, если бы
не вовремя доставленные в зал оперативниками фото и признания дружков сына
адвоката.
Тогда повезло, но пример вдохновил суды, приговоры мерзавцам
пошли все жестче и жестче, демократы подняли крик о диктатуре, но снова
пришлось заткнуться: кто, как не сам простой народ, требует вешать гадов прямо
на улицах?
Наши юристы круглыми сутками корпели над составлением свода
законов, ибо Сулла пришел и ушел, на какое-то время республику и демократию
спас, но законами не закрепил, и пощаженный им энергичный мерзавец вырос,
взматерел, набрал сил и сторонников, к старости сумел ввести войска в Рим и тем
самым создал на все века прецедент для всего человечества: как совершать
военные перевороты и гробить демократии.
– Это очень важный вопрос, – сказал Карашахин, его
палец скользил по нескончаемому списку статей. – И вот этот… А вот по
этому вообще бы провести референдум…
– Зачем? – спросил я.
– Посоветоваться с народом… Чтоб знали, что принимают.
И подчинялись.
Голова у меня трещала с утра, строки то расплывались, как в
тумане, то двоились, четкие и отбрасывающие веерные тени.
– Нельзя, – сказал я со злостью, – нельзя
допускать народ, все население – до крайне важных вопросов!.. Нельзя. Это хуже,
чем если советоваться с народом, какой памятник отгрохать в центре города. Или
на окраине. Понятно же, если такое на всеобщее голосование, наши площади
заполнятся памятниками футболистам, хоккеистам и бутылкам пива. Человек слаб…
мы все слабы. Нам нужны управляющие нами силы, мы охотно принимаем власть
астрологии, примет, гороскопов, моды, общественного мнения, религии, этикета…
совершенно забывая, что и астрологические таблицы составляют люди, и приметы
придумывают они, даже от имени Бога осмеливаются говорить, только бы
втемяшивать в покорно склоненные головы нужное им лично!
Он вздохнул:
– Да, но там политики действуют через моду или религию.
А мы – диктатура, тоталитаризм, делай, как говорю, а то к стенке! Народ
озлобится от такой откровенности… Он не хочет видеть, что им управляют.
Я повторил, чувствуя, как голова становится такой тяжелой,
что пора поддерживать ее ладонями:
– Какие памятники ставить, должны решать, скажем,
искусствоведы. Каким курсом идти – самые мудрые из футурологов, философов,
словом, мудрецы, а не всенародным голосованием. Если идти курсом, который
укажет народ, то придем к ближайшему пивному ларьку. В любом народе один мудрец
на миллион дураков, а если у мудреца такое же право голоса, как и у дурака, то
понятно, насколько мудрая у нас политика, экономика, культура, и вообще куда
придем на радость марсианам!
Глава 6
Медсестра делала мне регулярно уколы, снимающие спазмы в
сердце, затем инъекции, чтоб мозги не лопнули от ударной волны крови, там все
дамбы прохудились, еще пара уколов от рези в печени, затем массаж позвоночника,
после чего я вовсе не мог слезть со стола.
Чазов уже не настаивает на госпитализации, но врачи дежурят
в соседней с моим кабинетом комнате, аппаратуры натащили, как будто готовятся
вырастить клона президента.
Сейчас он ощупывал мне живот, я распластался на массажном
столе, обессиленный, а сильные, хоть и осторожные пальцы мяли, отыскивали нечто
скользкое и болезненное сквозь дряблую мягкую кожу, где когда-то были мускулы,
нажимали:
– Давайте, господин президент, колитесь насчет вредных
привычек, нарушений режима… Чистосердечное признание очищает совесть,
прибавляет срок и сохраняет здоровье.
Я отмахнулся:
– Вредные привычки – ерунда, было бы здоровье… А
здоровье – это просто незнание своих болезней!
Он покивал, выслушивая меня через трубочку, одним глазом
косил на экран, там светящиеся кривые скачут, как будто во мне бушует магнитная
буря:
