– Грянет, – сказал Сигуранцев, – грянет…
Новодворский спросил тревожно:
– Это вы о чем?
– О всемирной системе демократии, – сказал Босенко
со злорадством в голосе. – Трещит, трещит…
Посмотрели на меня, я сказал невесело:
– Трещит, однако то, что приходит на смену, не радует,
ох как не радует! Лучше уж демократия…
Сигуранцев кашлянул, сказал негромко:
– Вообще-то албанские гангстеры появились на
международной арене еще лет десять назад. Тогда охраняли турецких и курдских
наркоторговцев, но вскоре сами взялись контролировать наркотрафик, а потом и
расширили. Могу сказать с полной ответственностью, что это не просто всплеск.
Албанская преступность в Западной Европе и США… – да-да!… стремительно
идет в гору. Уже сейчас «коза ностра», якудзы и триады, а также смехотворная
русская мафия – это дети, ворующие мороженое, в сравнении с грозной и все
растущей мощью албанских боевиков. А свои жилые кварталы у них есть уже в
Англии, Германии, Италии, Франции, Швейцарии, Норвегии, Чехии, США…
Я поморщился:
– А жилые кварталы при чем?
Он посмотрел на меня очень пристально, словно старался
внушить мне какую-то мысль.
– Мне показалось…
– Креститься надо, – ответил я сварливо и указал
взглядом на Новодворского, что раскладывал на моем столе бумаги. – Чтоб не
казалось. Какие-то идеи появились? Вякайте вслух.
Сигуранцев сказал удивленно:
– Как вы нас, силовиков, странно понимаете, господин
президент! Подозрения, намеки… Обидно даже!
Я усмехнулся, наши взгляды сомкнулись, я мысленно велел ему
остаться для приватного разговора, Сигуранцев чуть наклонил голову. Похоже, и
без моей подсказки собирался это сделать.
Новодворский поднял голову, взгляд с неудовольствием
скользнул по сухощавой фигуре поджарого министра госбезопасности.
– А без тащить и не пущать нам не обойтись?
– Тащить и не пущать, – сказал Сигуранцев
легко, – это епархия нашего Игната Соломоновича. А я больше по пятой
колонне работаю. Приходите как-нибудь к нам! Я вам камеры для допроса покажу.
Новодворский поджал губы:
– Не интересуюсь.
– Зря, – проговорил Сигуранцев почти
ласково, – зря, Валерий Гапонович.
Бледное пятно наметилось в тучах, стали видны плотные
сгустки, а все небо показалось гигантским рентгеновским снимком прокуренных
легких. Свет истончился и растаял, небосвод от края и до края темный, без
единого просвета, затянутый плотными низкими тучами. Здесь фонари не горят,
мальчишки с рогатками позаботились, но дальше площадь освещена ярко, чуть ли не
по-праздничному, эти гяуры электричество не берегут, а ведь это нефть, которую
высасывают из земель, принадлежащих правоверным.
Гасан ощутил прилив ненависти, сердце сразу с готовностью
застучало чаще, сообщая, что обеспечит мышцы кровью, да будет он свиреп и
силен, тело не подведет, а дух его в руках Аллаха. За спиной он слышал
сдержанное дыхание Мустафы, а дальше, знал, в тени крадутся Ибрагим, Сулейман и
Гарай-Рахим.
По ту сторону хорошо освещенной площади к небу рвется
остроконечное здание кирхи, все из заостренных линий, углов, устремленное
ввысь, похожее на кристалл из раствора соли. Вокруг кирхи свободно, раньше
устраивались шумные празднества, богослужения, теперь тихо, однако задача не
стала проще: с какой бы стороны ни пытались проникнуть в церковь, их заметят.
Поговаривают, что снова работают телекамеры, что фиксируют любые передвижения
вокруг церкви. Правда, удалось натравить местных борцов за права человека, те
через суд доказали, что такие наблюдения ущемляют права человека, и телекамеры
отключили… но кто знает противника, могли тайком подключить снова, у этих
неверных нет чести, говорят одно, а делают другое.
Кирха огромная, то ли раньше верующих было больше, то ли,
как говорит мулла, неверные вымирают от болезней за свои грехи, в самом городе
треть квартир уже пустует, потому и кирха выглядит заброшенной. Но раньше, как
говорит мулла, здесь кипела жизнь, в праздники вся площадь перед церковью
бывала заполнена венчающимися парами, а друзья и свидетели толпились в
переулках…
– Ждать, – велел Гасан негромко.
За спиной мгновенно затихло. Ребята, хоть и совсем молодые,
недавно прошли двухмесячный курс боевика, теперь рвутся на бой с неверными.
Раньше приходилось отправлять в лагеря Афганистана, Ирана, Чечни, а теперь
такие лагеря почти открыто действуют по всей Германии, по Франции, есть в
Голландии, Бельгии, Швейцарии. Особенно активных бойцов выпускают лагеря
Испании и Англии; в одной вдохновляет пример басков, в другой – мужественная
борьба ирландцев.
Полицейские показались на дальнем перекрестке, трусливые
свиньи, ходят только под горящими фонарями и не отходят от полицейского
участка, постояли, покурили, затем один толкнул дверь ночного бара, а второй,
поколебавшись, последовал за ним.
За спиной Гасана послышался жаркий шепот Мустафы:
– Время?
Гасан покачал головой:
– Нет.
– Но пока они в баре…
– Тихо, – велел Гасан. – Жди.
Мустафа послушно умолк. Минуты тянулись мучительно долго,
наконец вдали блеснул свет фар, даже не сами фары, а лишь отблеск на стене, еще
через полминуты послышался шум мотора, снова блеснул свет, уже ярко, показался
вместительный полицейский автомобиль. Гасан перевел взгляд на часы. Губы
раздвинулись в торжествующей улыбке. Эти неверные свиньи понятны и
предсказуемы, как все животные. Минута в минуту показался этот автомобиль, как
и во все предыдущие дни, сейчас проедет по площади, чуть притормозит перед
поворотом и свернет вон туда, эта дорога ведет к стриптиз-клубу, где другие
гяуры вовсе превратились в животных и нисколько этого не скрывают…
Полицейский автомобиль блеснул толстыми стеклами из
пуленепробиваемого стекла, ревнул мотором, набирая скорость, и скрылся за
углом. Теперь эти толстые жирные свиньи будут делать вид, что кого-то ищут в
стриптиз-клубе, а у самих слюни до пола при виде обнаженных женщин, глаза
выпучены, как у раков, руки и губы трясутся… тьфу, Аллах велит очистить землю
от неугодных ему существ, но сам он по великой милости не может причинить
человеку вред, это взяли на себя они, его верные слуги.
– Не отставать, – бросил Гасан. – Наш час
пробил!
Они перебежали через площадь, все действовали быстро и
слаженно, у ворот очутились вчетвером, только Гарай приотстал. Блеснули металлом
брейнеры, зубцы впились в щель, Мустафа быстро-быстро начал крутить рукоять,
плечи вздулись от усилий, можно бы добавить рычаг, будет легче, но замедлится
темп, а так щель увеличивается, увеличивается, массивная дверь трещит, наконец
сухой щелчок, дверь скрипнула и слегка выпятилась, докладываясь, что все запоры
вышли из петель.
