Рост этих организаций подстегнули сами же США, когда их
президент объявил, что отныне США будут преследовать противников везде, вне
зависимости от границ, и никакие местные войска не помеха, ибо США даже в
одиночку способны поставить весь мир на колени. И еще юсовский президент
подписал указ о физическом устранении всех противников США, развязав руки
спецслужбам, коммандос, зеленым беретам, особым отрядам диверсантов. Это
всколыхнуло гордый Восток, привело в раздражение Индию, Китай, Вьетнам,
встревожило ранее беспрекословно поддакивающую Европу. Они рано или поздно
закопают США в самую глубокую яму и наплюют на их могилу, однако нас, Россию,
это не спасет, до высадки десанта, до запуска крылатых ракет осталось не больше
чем сутки…
Утром Геннадий показался мне разговорчивее, чем обычно, а
когда лихо вкатил в Кремль и остановил машину у молчаливых охранников возле
ступеней, повернулся и посмотрел на меня с глубочайшим сочувствием.
– Не страдай, – сказал я. – Мы получаем то,
что заслужили.
– Господин президент, – осмелился сказать
он, – вы просто не успели…
– Раньше надо было начинать, – ответил я с тоской.
– Раньше бы вам не дали!
– Все равно надо было, – сказал я.
Работники охраны распахнули дверцу, я вышел и двинулся в
последний, как чувствую, путь российского президента по Кремлю. Если здесь хоть
что-то уцелеет после бомбардировок, то будет военная комендатура. Но, скорее
всего, лишь огромный кратер, как мечтал Гитлер, но сумеет осуществить его
мечты, да и свои, другой фашизм: не коричневый, а звездно-полосатый.
В холле охранник вытянулся и взял под козырек, чего никогда
не делал. И сколько я шел через анфиладу, все поднимались и отдавали честь.
Даже Крамар вытянулся, отдал честь, мужественное лицо пыталось скривиться в
гримасу сочувствия, но не сумел этого делать, зрелище было наполовину
устрашающее, наполовину комичное.
– Господин президент, – проговорил он хриплым
голосом, – надеюсь, в правительстве вас поддержат.
– Размечтался, – ответил я вяло. – У меня там
не соратники, а политики. Это две большие разницы.
В зале полно народу, я сразу выхватил вытянувшиеся лица
Агутина и Окунева, они поспешили навстречу, в то время как Шандырин и Павлов
стыдливо отвернулись, а Башмет вообще отступил и постарался затеряться среди
таких же солидных самцов.
Я пожал руки Агутину, Забайкальцу и Окуневу, кивнул на
оживленно спорящих возле включенного телевизора Громова и Сигуранцева:
– Что там у них? Чью шкуру делят?
– Пока не вашу, – ответил Карашахин чересчур
весело. – В Штатах выбирают президента, но уже есть какие-то
неожиданности…
– Не какие-то, – поправил Павлов, – а весьма,
скажу вам. Весьма… Из семи штатов, где у Бушмена на прошлых выборах было полное
преимущество, он победил только в пяти, да и то с небольшим отрывом. Но в двух
победил Готентот. Подсчет голосов еще продолжается, но… я боюсь в это поверить,
чаша весов начала склоняться в сторону Готентота.
Мы подошли к дверям кабинета, как обычно, они попытались
меня пропустить вперед как президента, я же их старался пропустить как
гостеприимный хозяин, возникла небольшая сутолока, а когда протиснулись,
Сигуранцев сказал мрачно:
– Нам еще мусульманского фанатика не хватало!.. Если
десант высадится уже не бушменовский, а готентотовский, то вместо мягкого
правления демократов будет свирепая исламская диктатура. Отпустим бороды,
наденем чалмы и будем с тоской вздыхать по так приятно загнивавшему миру
демократии…
Я подтолкнул их в спины:
– Ладно-ладно, не отвлекайтесь. На процесс выборов
американского президента повлиять никак не можем, так что давайте займемся
своими баранами.
Заходили, рассаживались, кресло Новодворского некоторое
время пустело, затем Окунев решился и опустил зад в сильно продавленное
сиденье, локти на стол, взгляд исподлобья: вот я спас всех вас от неловкости
говорить об этом человеке как о предавшем страну, хотя на самом деле он не
предавал, а спасал… но вот теперь я, Николай Степанович, первый друг и соратник
Новодворского, буду продолжать его дело. И, конечно же, по праву претендовать
на кресло президента.
Если тебе оставят это кресло, подумал я невесело. Ведь
России уже не будет. Чтобы помириться с Европой, Штаты отдадут ей какие-то
кусочки на Западе, Японии отойдет часть Дальнего Востока. Китай ничего не
получит, он сам мишень после России…
Я сидел молча, слова не шли. Наконец обвел их тоскующим
взглядом, в котором, сам чувствую, одно лишь черное море тоски и безнадежности.
– И это что же? Конец?.. Да не мне, мы все – песчинки в
стене великого дворца новой цивилизации, но конец великой… я впервые употребляю
это слово!.. великой нации?
Шандырин, Агутин и Башмет молчали, в их глазах затаенное
торжество. Слишком много приложили усилий, чтобы свалить меня, а в этом случае
личное выходит на первый план. И хрен с ним, общественным стадом всего племени,
но лишь бы в нем моя корова не сдохла. Все-таки мы люди, слишком еще люди, что
вообще-то свиньи редкостные.
Шандырин кашлянул, произнес с глубоким сочувствием:
– Но ведь ушли в небытие великие народы скифов,
гиксосов, персов… От них остались памятники культуры, обогатившие мир. Русские
не исчезнут, они вольются в общий народ землян. Как однажды русскими стали
печенеги, торки, меря, весь… Процесс соединения всех наций в один народ пошел,
как говорил один деятель… Антиглобалисты могут только затормозить, но не
остановить процесс.
Я возразил с горечью:
– Я ничего не имею против слияния народов. Я против
того, чтобы вместо всего богатства кухонь мира человека кормили только юсовским
гамбургером.
– А это уже издержки, – сказал Агутин. –
Будем надеяться, что юсовость разбавится захваченной культурой рабов. Это уже
случилось тогда, в прошлый раз.
– Когда? – переспросил непонимающий Окунев.
– В Древнем Риме.
Он говорил саркастически, желчно, как всегда, и снова
непонятно, говорит серьезно или издевается над кошмаром, в котором живем.
Громов произнес с тяжелым вздохом:
– Опоздали, везде мы опоздали… И с этой иммиграцией, и
с переходом к автократии… И даже Европа опоздала, только сейчас начинает
протестовать против вторжения! Поняли, что мы сделали хоть и жестко, но
единственно верно. А им это еще предстоит, только у них крови из-за
половинчатых мер будет намного больше. И так быстро заразу не выжгут!
Быстро вошел Карашахин, наклонился к моему уху:
– Экстренное сообщение насчет эскадры…
Я устало отмахнулся:
– Говори всем.
Он выпрямился, обвел сидящих за столом цепким взглядом,
больше приличествующим работнику контрразведки, чем начальнику канцелярии.
