Пришла не сестра, да я и не ждал молоденькую вертлявую
девочку, что в больницах ошиваются только до тех пор, пока не выскочат замуж.
Солидный мужик профессорского вида, наверняка тоже академик, протянул Чазову
бумаги, на меня лишь покосился неприязненно, явно не мой избиратель, сказал
хмуро:
– Не нравится мне вот это несоответствие… И вот это.
Он указал пальцем. Чазов всмотрелся, кивнул:
– Да, странно. А как вам это?
Он тоже указал пальцем. Мужик, похожий на академика,
буркнул:
– И это не нравится.
– А вот это?
– Здесь вообще запущено… Будем резать сегодня?
Ампутировать, в смысле?
Моя кожа покрылась липким потом, Чазов прогудел, не отрывая
глаз от бумаги:
– Дмитрий Дмитриевич, не волнуйтесь вы так, а то у нас
приборы зашкаливает… Это у Константина Михайловича такие шуточки.
– Хороши у вас шуточки, – ответил я нервно.
– Это значит, – проговорил Чазов, взгляд его все
еще бегал по бумаге, возвращался, брови сдвинулись на переносице, – что у
вас… все нормально… сравнительно. Иначе уважаемый Константин Михайлович так
шутить не стал бы.
Я проследил за его взглядом, лицо Чазова очень серьезное,
поинтересовался:
– Сравнительно с чем?
– Да так, – ответил Чазов, – так просто…
некоторые параметры у вас таковы, что хоть сейчас в космос. Другие… тоже
неплохо, неплохо. Люди помоложе вас хотели бы иметь такие данные…. Гм…
– Но что не так? – спросил я.
Он наконец оторвал взгляд от бумаги, глаза оставались очень
серьезными.
– Дмитрий Дмитриевич, – спросил он, – вы
никогда не баловались шахидизмом?
– Чем-чем?
– Я имею в виду, не любите ли вы время от времени
надевать пояс шахида и, накинув сверху просторную рубашку, разгуливать по
улицам, помещениям, заходить в людные места…
Я покачал головой, переспросил:
– У меня что, такое состояние?
– Да, – ответил он лаконично. – Как будто
этот пояс все еще на вас. Но шахиды надевают его на короткое время. Им нужно
дойти до цели, а там рвануть за взрыватель. А вы… ощущение такое, что живете в
таком поясе. А это уже наложило отпечаток.
Я вспомнил старое изречение, сказал с иронией:
– Все болезни от нервов?
Он кивнул:
– Даже триппер, вопреки молве, тоже частично от нервов.
Здоровый человек иммунен и к трипперу, и даже к сифилису. Даже к СПИДу. У вас
нервы очень крепкие, просто железные!.. Вы продержались очень долго, но вашу
железность уже крепко подточили. Данные обследования показывают, что в вас
бьются смертным боем две, а то и три силы. Вы – всего лишь здание, где они
бьются. Видели эти боевички, где парни в черных шляпах обязательно выбирают
какой-нибудь заброшенный заводик, и начинается крутая разборка с парнями в
белых шляпах?.. Везде свистят пули, высекая искры, потом стрельба из
гранатометов, что пробивают в стенах огромные дыры, а в конце кто-то бросает
зажигательную гранату… такие бывают?.. в цистерну с бензином. Грохот, столб
огня, похожий на атомный взрыв, все здание разносит в куски…
Я смолчал, понимая, что какая там цистерна с бензином, во
мне их целый состав, Чазов смотрит с мягкой укоризной, тоже понимает, что я не
приму совет плюнуть на все президентство и пойти на всю оставшуюся жизнь ловить
рыбу удочкой, иначе, мол, останется мне этой жизни с гулькин нос.
– И как близко, – спросил я, – парень к
цистерне?
– Близко, – ответил Чазов. – Вы всегда
требовали полной откровенности, так вот он уже замахнулся. Не знаю, когда
бросит… но бросит.
Я подумал, прислушался к себе.
– И что советуете?
Он вздохнул:
– Дмитрий Дмитриевич, медицина не всесильна. Мы ничего
не можем… сейчас. В смысле, предотвратить. Через недельку или через месяц,
никто не знает, вас разобьет жесточайший инсульт или инфаркт. Или оба вместе. А
то и что-нибудь третье в придачу, у вас проблемы с печенью и почками. Вот тогда
мы и набросимся, начнем лечить, спасать, реанимировать, восстанавливать.
Уровень современной медицины таков, что сумеем вас вытянуть из… бездны, откуда
не возвращаются. Правда, на президентствовании придется поставить крест, но
сколько даже молодых парней ведет тихую спокойную жизнь, будто уже пенсионеры?
– Спасибо, – сказал я саркастически. –
Утешили.
Он сказал очень серьезно:
– Дмитрий Дмитриевич, все равно это жизнь! Даже в инвалидной
коляске – жизнь, так что не зарекайтесь. И не отмахивайтесь.
Я знаю, что достиг очень многого. Кто-то полагает, что
вообще достиг вершины, ведь выше президента не прыгнешь, хотя это фигня на
постном масле. Любой крупный ученый выше президента, хотя бы потому, что не
бывает вице-ученых или экс-ученых. Но и как ученый я достиг многого лишь
потому, что другие вообще только дурью маялись. Нет, это называется по-другому:
отдыхали, расслаблялись, кайфовали, балдели, оттягивались, а я все-таки хоть
иногда да учился, работал…
Стыдно вспомнить, как я чуть не каждый месяц расписывал на
листке полный режим дня, куда включал, в котором часу встаю по будильнику,
сколько минут на туалет и чистку зубов, затем – зарядка, подробно перечень
упражнений, способных из меня за месяц сделать Шварценеггера… помню зуд и
страстное желание включить и это упражнение, и это, и вот это, что обещает
выпуклые мышцы спины, и это, что раздвинет плечи… понятно, что в режиме дня
находятся обязательные часы для изучения иностранных языков, если бы в самом
деле следовал режиму, сейчас говорил бы на сорока языках… Эх, почему постоянно
срывался, не выдерживал, отвлекался, почему для гантелей времени не находилось,
но вот на пьянки, гулянки, доступных баб…
Сейчас могу сказать почему. Потому что режим писал для себя
и следить за исполнением назначал себя. Это к другим могу быть требовательным,
а сам с собой всегда могу договориться, увильнуть, а вместо качания мышц могу
пойти к пивному ларьку, а потом к доступной всему двору Верке. А вот если бы и
за выполнением распорядка дня следил школьный учитель, как следил за посещением
школы, я бы сейчас заткнул за пояс семерых Эйнштейнов и трех Камю. И
Шварценеггера заломал бы, как медведь зайца. Причем держа под мышкой Сталлоне с
Ван Даммом…
После двух таблеток анальгина в черепе тяжелый грохот
молотов сменился стуком простых слесарных молотков, а две чашки крепкого кофе
заставили усталое сердце сокращаться чаще. Ксения укоризненно качала головой,
сейчас есть таблетки куда лучше, но я консерватор, а лучшее – враг хорошего,
улыбнулся ей:
– На сегодня все. Если что срочное, мой телефон знаешь.
– Хорошо, господин президент. Вы в Кремле?
– Нет… наверное, нет.
