– Все еще впереди, – произнес Громов
зловеще. – Накаркаете.
– Это Карашахин накаркивает, – указал я. –
Нельзя во всем видеть происки…
Павлов сказал неприятным голосом:
– Да, всего лишь культурные связи, пробный шар. Но
абсолютно ясно, что вернутся в Англию с докладом, что кобызы – дружественный к
Англии народ, который надо всячески поддерживать и оберегать от злых русских.
Забайкалец сказал тоскливо:
– И начнется это давление по линии ПАСЕ, ЮНЕСКО,
МАГАТЭ, ФИДО, ОБСЕ, НАТО, СЕАТО, МВФ…
Сигуранцев кивал, только при каком-то слове насторожился, но
Забайкалец перечислял и перечислял инструменты, которыми можно любую страну
вздернуть на дыбу, а не то что согнуть в нужную позу, и он помрачнел, как и все
в комнате. Павлов прав, кончилась короткая эра абсолютной независимости
государств, когда любой взгляд расценивался как вмешательство во внутренние
дела суверенного государства. Сейчас отвечают: да, вмешиваемся! Человечество
едино, мы у себя в благополучной стране не можем смотреть спокойно, когда рядом
угнетают наших сородичей, то есть людей. И неважно, что в ответ оттуда кричат,
что это у нас благополучная, а у вас угнетение, это мы должны к вам
вмешиваться, главное в другом: границы уже почти рухнули, существуют только для
передвижения больших армий, а вот так вмешиваться вроде бы можно и даже нужно.
Я проговорил как можно тверже:
– Я не понимаю, почему мы должны расценивать визит
английских культурологов как угрозу нашей стране. Похоже, мы инстинктивно
рассматриваем все как угрозу, особенно этих несчастных кобызов, что
естественно…
– Угроза? – спросил Сигуранцев живо.
Я поморщился:
– Восприятие как угрозы. У нас демографическая
пропасть, уже редкая семья заводит больше одного ребенка, на этом фоне кобызы
выглядят угрозой… Надо ли вам объяснять прописные истины, почему в семьях
кобызов уже во втором поколении будет по одному-два ребенка?
Забайкалец сказал невесело:
– Турки и курды, переселяющиеся в страны Западной
Европы, – одно, а кобызы – другое.
– Но почему? – спросил я. – Почему для них
особые законы?
– Турки и курды во Франции и Германии – всего лишь
переселенцы, а кобызы – народ. Целый народ, что сейчас в стадии пассионарности.
Я бы даже сказал, в самой высокой стадии! Для них это – прекрасно, для всех
окружающих – опасно. Просто смертельно опасно. Мы просто забыли в своем
невежестве, что когда наступали чрезвычайные обстоятельства, то люди плевали на
все юридические законы и даже морали и поступали… чрезвычайно. Когда по
средневековой Европе прошли две чумы вслед за разрушительными войнами, папа
римский декретом разрешил мужчинам брать в жены столько женщин, сколько смогут
прокормить и обеспечить. Всем одиноким женщинам предписал рожать от кого
угодно, мол, все – дети Божьи. Да, так было! С разрешения и настойчивого
побуждения церкви. Этими чрезвычайными мерами удалось поднять численность
населения до прежнего уровня… А тем временем потихоньку отказывались от
чрезвычайщины, вернулись к строгим нормам единобрачия…
Громов буркнул:
– А как в нищей и вымирающей Германии, где уже никто не
хотел рожать, прибегли к искусственному осеменению? Дебилов пустили под нож, а
здоровых женщин в тюрьмах заставили непрестанно рожать. И страна мало-помалу
наполнилась народом.
Сигуранцев подсказал негромким голосом:
– А тот нашумевший расстрел безбилетников? Или расстрел
тех, кто гадил в общественных туалетах мимо унитаза? В один день Германия стала
самой чистоплотной страной в мире!.. Но так как никто не признается, что просто
боится наказания, всякий с важным видом говорит детям, что, мол, как некрасиво
писать мимо унитаза, как безнравственно ездить в трамвае или поезде без билета,
как нехорошо материться на улице или бросать обертку от мороженого мимо урны!
Я поднялся, руками оперся о стол, в голос подпустил
строгости:
– Совещание окончено. Господа демократы, фашысты,
толитаритаристы и общечеловеки – все свободны! Благодарю за содействие.
Глава 9
Сердце словно окаменело, в черепе грохочут молоты по
звонкой, как литавры, наковальне. Пока шел по коридору, в глазах потемнело,
пришлось ухватиться за стену, переждал, в черноте мелькали блестящие мошки, во
всем теле слабость, колени подгибались, но я заставил себя добраться до
Владимира Львовича, дежурного медика, он всего через два кабинета.
Он подхватил под руку, я ощутил под собой мягкое сиденье, в
руку чуть повыше локтя кольнуло. Над ухом журчал успокаивающий голос:
– Все-все, теперь в полном порядке!.. Вы успели
вовремя. Дальше рутина, никакого экстремизма.
– Да, – прошептал я, – а это что?
– Перегрузка, – объяснил надо мной голос. Тьма
рассеялась, проступило пока еще расплывающееся лицо Владимира Львовича, бледное
и встревоженное. – Вы зря отказываетесь вставить чип под кожу. Зато мы на
расстоянии знали бы все ваши характеристики… Задолго до приступа, под вашей
дверью…
– С носилками?
– Судя по обстоятельствам, – ответил он
уклончиво. – Иногда можно снять и таким вот простым уколом. Полежите вот
здесь на кушетке, а я заодно сниму кое-какие данные, раз уж представился
случай…
Я терпеливо ждал, пока он и появившаяся медсестра
прикрепляли к моей груди, голове и рукам множество датчиков. Прикосновения
успокаивающие, едва слышные. Я чуть не задремал, лекарство нагоняет сонливость,
слышалось легкое жужжание, сервомоторчики что-то перематывают, двигают, сами
переползают вокруг кушетки, даже ее поворачивают… или это в голове у меня все
начинает поворачиваться, наконец вблизи раздался осторожный голос:
– Дмитрий Дмитриевич, как вы себя чувствуете?
Я поднял веки, Владимир Львович деликатно присел на край
стула напротив, в глазах тревога, лицо застыло, стараясь не выдавать эмоций.
– Прекрасно, – сказал я саркастически. – Сейчас
напьюсь и пойду по бабам. Если ветра не будет.
Он скупо улыбнулся:
– По бабам – можно, но если их самих будут приводить.
Но все равно бы не советовал. Нагрузка на сердечно-сосудистую систему возрастает
многократно, а у вас и так… гм… Слыхали небось анекдоты про бизнесменов, что на
бабах помирают?
– Слыхал.
– Так вот, то не анекдоты.
– Спасибо, – поблагодарил я еще
саркастичнее. – Что мне еще нельзя?.. Как насчет дышать?
– Можно, только не слишком часто. У вас слишком большой
букет…
– Чего? – спросил я. – Рак еще не добавился?
Он отшатнулся, замахал обеими руками:
– Как вы можете такое? Сплюньте немедленно!
– Тоже мне медик, – уличил я. – В приметы
верит!
