Я удивился:
– Разве не изучаете? А я слышал…
Она покачала головой:
– Изучаем, конечно, изучаем. Но вот в нашей школе
преподают и русский язык, а он сильно мешает обучению на кобызском. Все-таки
дети предпочитают то, что легче, господин президент, вы это знаете!.. Когда все
на русском, то они и между собой начинают говорить на русском, а это плохо для
нашего народа, нашей культуры! Это то же самое, если бы ваши дети сперва учили
английский язык, а уж потом – русский. Потому мы просим убрать преподавание
русского языка из школ, где больше половины – дети кобызов. Да это сейчас –
половина, а в следующем году их будет уже две трети.
Муфтий внимательно слушал, кивал, а когда она закончила и
смотрела на меня умоляюще, произнес с достоинством:
– Господин президент, женщина говорит правду. Из школ
надо исключить русский язык. Не везде, конечно, а где кобызов хотя бы половина,
это она сказала верно. Ведь в следующем году их будет намного больше половины.
Новодворский сказал громко:
– Мы этот вопрос рассмотрим на очередном заседании
правительства
Я возразил мягко:
– Но зачем же исключать полностью?.. Пусть
сосуществуют…
Муфтий покачал головой, в круглых орлиных глазах блеснула
насмешка.
– Не-е-ет, наши дети, как и ваши, стремятся туда, где
лучше, проще. Русский язык везде, его учить лучше, знать проще. А мы ведь
знаем, что без труда, как говорят русские… Детям не только нужно все давать, но
и от чего-то ограждать, к чему-то принуждать, разве не так? Потому соблазн в
виде русского языка лучше убрать подальше от юных и незрелых душ.
– Не придется ли им трудно в мире, – спросил
я, – где вокруг русский язык?
Он остановился на миг, в черных блестящих глазах на миг
промелькнуло странное выражение, затем после едва заметной паузы продолжил
другим голосом:
– Пусть выучат сперва родной язык.
Возникла напряженная пауза. Я выждал чуть, они молчали, я
сказал с натянутой улыбкой:
– Да-да, вы уже сказали насчет русского и английского…
Я чувствовал себя, как на арене, что постоянно уменьшается.
Служба охраны все еще сдерживает прибывающих, но здесь не оградили место
встречи ни ленточками, ни барьерами, а сами охранники почти неотличимы от
местных, их не воспринимают как охрану. Пятачок сужается, стражи отступают под
напором, в одном месте их теснит группа крепких накачанных молодых парней с
хорошими чистыми лицами и огнем в глазах, что заставляет стрелять в царей,
бросаться под танки со связкой гранат, бесстрашно обличать тиранов и
доказывать, что Земля круглая.
– Господин президент! – взывал парень в узбекской
тюбетейке, хотя теперь я уже сомневался, что тюбетейку придумали узбеки, а не
кобызы. – Господин президент!.. Позвольте сказать…
Стражи хватали его за плечи, муфтий морщился, пояснил мне
прохладно:
– Это Хезар, вожак правого крыла «Фетва»… Его можно
слушать, но слышать не стоит.
Черные и горящие как уголья глаза парня смотрели в меня с
такой напряженностью, что я ощутил жжение луча боевого лазера.
Я кивнул парню:
– Да, говорите.
Он заговорил горячо, захлебываясь словами, они бушевали в
нем, как в кипящем котле:
– Мы должны не только знать и помнить язык, мы должны
знать историю кобызов! Нашу богатейшую культуру, ведь мы одно из племен,
вышедших из Месопотамии, мы воевали с Навуходоносором, нас захватывали
ассирийцы, наши предки мужественно сражались с войсками Александра
Македонского, а когда Рим… наш народ был уже древним и… с глубокими культурными
корнями!..
По глазам Карашахина я видел, что и плесень в пробирке
именуется культурой, но это видел только я, сам муфтий вежливо улыбался, на лбу
морщинки, символизирующие, по мимике животных, глубокое уважение с желанием
понять задачу.
– У вас, как я понял, – сказал я вежливо, –
изучение своей культуры и наследия поставлено на хорошие, как говорят, ноги.
Хезар говорил горячо, почти кричал:
– Крохи!.. Нам нужно больше! Больше, больше!..
– Так занимайтесь больше, – ответил я. –
Среди всех цивилизованных народов изучение культуры, своей или чужой, только
приветствуется. Вы делаете большое и прекрасное дело.
Хезар сказал пылко:
– Так помогите же!
Я удивился:
– В чем?
– Нам нужно больше специалистов, – выпалил
он. – Нам нужны лингвисты, филологи, даже археологи! Необходимо, крайне
необходимо провести ряд раскопок на местах компактного проживания древних
кобызов. Нам нужны деньги, чтобы оплачивать большой штат иностранных
специалистов, не все смогут работать на чистом энтузиазме…
Я подумал, сказал в затруднении:
– Насколько я знаю, наша археология переживает не
лучшие времена. На раскопки денег отпускают совсем мало…
– Но отпускают же? – перебил он. – Но что
раскапывать вам, русским?.. Берестяные грамоты давно нашли, да и то это
относится к другому народу, славянам, вашим предкам, но вовсе не к русским. А
вот история кобызов уходит в глубь тысячелетий! Нужно просто снять археологов с
раскопок русских городищ и направить раскапывать древние города кобызов, им не меньше
чем пять-семь тысяч лет…
Я не видел лица Карашахина, он чуть позади, но затылок мой
ощутил приближение холодного ствола пистолета.
– Понимаю, – сказал я, – но все-таки и нам не
хочется отказываться от своей истории…
– Да какая у вас, русских, история? – возразил он.
Чуть спохватился, сказал торопливо: – Извините, я понимаю, это задевает, но
давайте смотреть правде в глаза. Наш народ – древний, с богатейшей культурой, а
русские – народ молодой, еще не сформировавшийся. Разве плохо, когда люди
учатся? Так же точно должны учиться и другие народы. Вас избрали президентом,
потому что вы – самый справедливый человек из всех, кто выставил свою
кандидатуру. Вам верят, все знают, что вы, никогда ничем себя не запятнавший,
сумеете преодолеть в себе исконный русский шовинизм и поймете, что кобызам
нужно дать не только возможность изучать свой язык и культуру, но и автономию!
Молодые голоса заорали вокруг:
– Автономию!
– Самоуправление!
– Полную автономию!
– Свободу и независимость!
– Свободу!
Муфтий улыбался, но лицо стало напряженным. Похоже, кобызы
уже забыли, говорили его глаза, что их никто здесь не держит. И что не русские
приехали на земли кобызов, совсем не русские приехали в кобызскую Рязанщину.
Я вскинул обе руки, улыбался, призывал к тишине. Со всех
сторон меня окружали раскрасневшиеся лица, я видел воспламененные глаза,
восторг и жажду немедленно отдать жизни за кобызость, за Великую Кобызию, за
Кобызстан, за славу и долгую жизнь Кобызии.
