Он кивнул:
– Да, поднимется. Но если твердо идти своим путем, то
покричат и умолкнут. Ведь кричат в надежде, что устрашат криком и заставят
свернуть с пути, прием старый! Особо рьяным, которые наверняка отрабатывают
полученные из-за океана деньги, можно и заткнуть рот. Или вовсе свернуть шею,
как сделал спасший республику и демократию Сулла.
Я возразил потерянно:
– Но ведь того же Суллу обливают помоями вот уже две
тысячи лет?..
– Интеллигенция… – протянул он. – Когда она
была кем-то довольна?.. Вечно витающая в облаках, мечтающая о какой-то
несбыточно высокой нравственности. Увы, высокая нравственность – свойство отдельных
людей, но нельзя пытаться вести по пути высокой нравственности целый народ.
Вообще высокая нравственность – причина гибели нынешней цивилизации. Нет,
чересчур высокая нравственность – причина ее гибели. Или скажем иначе, так
будет точнее: преждевременно заявленная высокая нравственность – причина гибели
цивилизации. Ведь уже есть пример: строительство коммунизма! Промахнулись,
посчитав человека более высоким, чем он есть, а ему надо до начала
строительства коммунизма еще очень многое из себя изживать, выдавливать,
вытаптывать и выжигать каленым железом.
– Но Запад…
– Запад угодил в ту же ловушку, названную иначе. Тот
уровень индивидуальных свобод, который предлагает общество сейчас, увы, это
понятная поспешность, вызванная желанием пожить в более совершенном мире. Том
самом, в котором жить нашим потомкам. Повторяю, то же самое случилось с
коммунизмом. Его строители тоже исходили из наивной предпосылки, что у людей
достаточно высокая нравственность и что все пойдет на уровне «сознательности».
Помните старые термины, которыми мы бросались еще в школе: «сознательный»,
«несознательный»?
– Помню, все помню. Застал…
– Мы, политики, видим реальную картину. Человек таков,
каков он есть. Не ангел, но и не свинья. А так, полуангел-полусвинья. Свинью
надо выдавливать силой, репрессиями, жестокостью. Если же все оставить только
на «сознательность», то свинья очень быстро задавит ангела в человеке, и тот
станет двуногой свиньей, что мы и видим на примере тенденций развития западного
мира. Дмитрий Дмитриевич, вы стоите во главе молодого народа, очень молодого!..
Кто говорит о его древности – плюньте тому в глаза! А вот так, возьмите и
плюньте. Хотя бы мысленно. Мы – молоды, у нас все впереди. Надо только не
потеряться в лесу, как чересчур отважным детям.
Я сказал с вялой улыбкой:
– Вам здорово доставалось от традиционных историков? За
то, что начало русского народа относите к тринадцатому веку?.. Все-таки
абсолютное большинство ведет от Древней, то бишь, Киевской Руси! А некоторые
так и вовсе ищут корни в скифстве, у пеласгов, этрусков…
Он поморщился.
– Я читал украинских историков, у них даже гиксосы –
украинцы. Я не историк, я – ученый. Имею дело с фактами. В первом веке
пассионарный толчок в славянском мире заставил их расселиться на огромных
пространствах, позволил создать ряд славянских государств, в том числе и
Киевскую Русь. Но к моменту вторжения монголов древние русы уже сидели на
печах, забыв о великих победах своих дедов, что ходили победоносными походами
на Константинополь, в Испанию и другие страны. Увы, князья времен
татаро-монгольского нашествия забыли дороги даже в соседнее княжество. Так что
новый толчок случился лишь в тринадцатом веке, тогда и появился совершенно
новый народ со своими оригинальнейшими поведенческими доминантами. А что язык
во многом общий, так у нас он общий и с поляками, и с сербами, но разве это не
другие народы?.. Дорогой Дмитрий Дмитриевич, вы все еще ориентированы на Запад,
но вы президент народа, который складывался как народ в совершенно других
условиях! Это всегда было боевое государство! Боевое государство – вооруженное,
постоянно боровшееся на два фронта. Только в России сословия различались не
правами, а повинностями. Каждый либо оборонял государство, либо кормил
обороняющих. Были командиры, солдаты и работники, но не было граждан, все
граждане – солдаты или работники. А как иначе? В тыща пятисотом году в Италии и
Германии жило по одиннадцать миллионов человек, а в России даже в тысяча
шестьсот семьдесят восьмом – всего лишь пять с половиной миллионов жителей!..
Россия зародилась как осажденная крепость и существовала так все века,
постоянно отражая натиск извне. Вы знаете, что только в период своего
становления, то есть за двести тридцать четыре года, это с тысяча двести
двадцать восьмого и по тысяча четыреста шестьдесят второй год, Россия вынесла
сто шестьдесят внешних войн? И так длилось постоянно. Выжили только за счет
того, что у этой крепости всегда был военачальник, который обладал
неограниченными полномочиями карать и миловать, посылать на смерть, будь это
солдат на стене крепости, работник в поле или боярин в своей усадьбе…
Я поморщился:
– Это было давно.
– Но было, – сказал Карелин.
– Мир меняется, Генрих Артемович, – возразил я
мягко.
– Дмитрий Дмитриевич, – сказал он, –
согласитесь с тем, что европейцы могли заниматься внутренними разборками, в
любом случае оставаясь европейцами. Даже когда чья-то область переходила из-под
контроля Германии к Франции или Испании, а потом возвращалась после
кратковременного пребывания в какой-нибудь Бургундии. Но Россия выдерживала постоянное
давление кочевников, а менталитет кочевого народа требовал полного уничтожения
побежденных. Вспомните кочевых евреев, что вторглись в Палестину! Они
уничтожали не только женщин, детей и стариков, но даже скот и зерно, заменяя
все своим. Такая ситуация на границах требовала жестокой системы
государственной власти, и она на протяжении всей истории России твердо и вполне
сознательно, заметьте себе, поддерживалась всем населением России!
– Сейчас мир иной, – повторил я.
– Однако народ тот же, – напомнил он. – А он…
я не скажу, что не может жить самостоятельно, но привык, это в крови, что всю
тяжесть решений несет правитель. Вам любой скажет, даже враг, что всеми
успехами в войнах и завоевании огромных пространств Россия обязана
исключительно жесткому централизованному правлению! Без твердой верховной
власти Россия давно бы исчезла. Да-да, исчезла бы в том же году, в каком
ослабела бы эта власть. Сейчас как раз это и происходит, а не исчезла сразу
лишь потому, что мир, как правильно говорите, иной. Не набросились сразу, не
вломились наполеоновскими колоннами, а начали завоевание другими методами… Но
все-таки начали, а исход может быть только один: исчезновение России.
Я вяло отщипывал виноградины, в ярком свете лампы они
просвечивают таинственно и зовуще, внутри покачиваются темные зернышки,
полупрозрачные волокна, а во рту растекаются изумительно сладким и нежным
соком.
– Презрение к русскому заложил первый крупный
западник, – сказал Карелин. – Да, Петр Первый. С его твердой руки
хорошим стало только то, что походило на западное. Началось с насильственного
бритья бород и одевания на западный манер, продолжается и сейчас, когда русский
писатель безумеет от счастья, что его книжку переведут и опубликуют в
какой-нибудь зачуханной Голландии, где Петр Первый работал плотником. Как же,
на Западе признали! То, как относятся к его книжке здесь, в России, не так
волнует, здесь – быдло, а вот чтоб похвалили на Западе, где высшая раса…
Понятно, что и любые высказывания Запада принимает как откровение Божье, тут же
начинает проповедовать сам, искренне полагая, что это и его убеждения, что
должен навязать их всем в России, этому тупому быдлу, этим косоруким русским, а
сам он уже почти не русский, его признают как более высокого, чем просто
русский, его почти принимают за иностранца – высшая награда!
