Каганов, министр финансов, маленький и по-окуджавьи
обезьянистый, сразу же снял очки и, достав огромный, как шотландский плед,
носовой платок в крупную клетку, принялся протирать стекла. Лицо его стало
розовым, глазки маленькими, беззащитными.
– Ну, простите, – доказывал Громову Новодворский,
они явно продолжали спор, начатый еще в коридоре, если не на лестнице, –
глобализм – это светлое будущее всего цивилизованного мира.
– А горячие точки, – поддакнул Громов, – это
места, где глобализм проходит обкатку. Где утверждается демократия
по-американски!
– Демократизация, – терпеливо объяснял
Новодворский, – это начальный этап демократии. В нашей стране должна не
только возобладать, но и углубиться демократическая ориентация… Не надо
ухмыляться, Лев Николаевич! Это не обязательно нетрадиционная сексуальная
ориентация, хотя она, естественно, приветствуется, как показатель свобод в
обществе. И детская проституция, на которую так нападаете, всего лишь свобода
выбора в демократическом обществе. Не хочешь – не проституируй!.. А без этого
не будет полной интеграции в европейские структуры, хотя и неполная, как то:
отказ от собственной государственности, как пережитка имперского
прошлого, – уже хорошо…
Глава 2
В помещении как будто стало прохладнее, зато повеяло
порохом: вошли Сигуранцев и Забайкалец, высокомерные аристократы, холодная
властность прусских баронов, одинаково подтянутые тренажерами фигуры, оба в
костюмах от Кардена, на плечах того и другого почудились сверкающие погоны,
даже не погоны – латы. Сигуранцев, глава ФСБ, совсем недавно был вождем правой
оппозиции, а еще раньше – генералом ныне распущенной ударной 27-й армии, а
Забайкалец успел посидеть в двух министерских креслах, сейчас занял кабинет
министра иностранных дел. Правда, как и Сигуранцев, еще два года тому побывал
генералом. Говорят, хорошим генералом.
– Прошу простить за опоздание, – произнес
Сигуранцев. – Разбирался со своим штатом.
– Многих расстреляли? – осведомился Новодворский
любезно.
Сигуранцев смерил его холодным взглядом.
– Расстрелы начнем отсюда, – ответил он после
рассчитанной паузы.
Он сел рядом с Кагановым, тот даже изогнулся, стараясь
отодвинуться, чисто инстинктивный жест, никуда не деться, сидят рядом. Самый
непримиримый оппозиционер и поборник свобод, как и я, выходец из профессорских
кругов, академик. Видный экономист и геополитик, его работы охотно переводятся
на языки, переиздаются там чаще, чем у нас. Уже этого для иного достаточно,
чтобы считать забугорье родиной, а Россию называть, как называют демократы,
«этой страной», однако Каганов для политика удивительно честен и бескорыстен.
Поэтому опаснее даже Новодворского, ибо тот при всех своих дарованиях и бешеной
энергии – Наполеон от экономики – он и в жизни экономист: отношения с людьми
строит по принципу рыночной экономики: кто полезнее – тому улыбка шире, поклон
торопливее, лесть обильнее.
Я посматривал на Каганова, слишком выразительное и открытое
лицо, на нем можно прочесть все, что думает в этот момент, а думает, как
компьютер последнего поколения, просто молниеносно, однако затем включается
фильтр, все эмоции отсеиваются, и выдается то, что говорить надо. Он и сейчас
коротко взглянул на Сигуранцева, на лице промелькнула сложная гамма чувств, я
видел, как он сказал мысленно: «Да-да, вы правы, Петр Петрович, этих сволочей
надо стрелять и вешать, здесь все разворовали, а теперь еще и капиталы вывозят
из бедной страны в богатую, чтоб тут вообще подыхали», – но, когда губы
раздвинулись, я услышал спокойный голос:
– Петр Петрович, расстрелами и ужесточением ничего не
решишь. Нужно наладить профилактику правонарушений…
Сигуранцев сказал холодно:
– Как? Говорить всем, что воровать – нехорошо? Вон в
Китае ежегодно расстреливают тысячу высокопоставленных чиновников за
казнокрадство!.. Остальные страшатся даже копеечку украсть! Представляете, даже
копеечку!
– Говорят, – обронил Убийло, министр
экономики, – за каждым чиновником следят видеокамеры. А за расходами
следят не только у него самого, но и у всех родственников.
Сигуранцев бросил на меня косой взгляд.
– У нас такое не позволят, – сказал
холодновато. – Скажут, нарушение прав и свобод личности…
Башмет, министр торговли, обронил застенчиво:
– Да они ж сами и не позволят.
Забайкалец слушал с интересом, спросил внезапно:
– А кто это «они»?
Убийло и Башмет посмотрели друг на друга, расхохотались.
Новые члены правительства, получившие свои портфели не за знания и
профессионализм, а, как водится в демократическом обществе, как руководители
крупных групп оппозиции, набравших нужный процент, они все еще не могут
свыкнуться, что безликие гады «они», то есть правительство, теперь уже они
сами.
– И все-таки расстреливать надо, – отрубил Громов.
Вы правы, ответило лицо Каганова, вы абсолютно правы, надо
закрыть границы, а тех гадов, что вывезли миллиарды и теперь посмеиваются там,
за бугром, надо тайком найти и перестрелять, чтобы другим неповадно. Пусть
знают, что не позволим, найдем, отыщем, вор должен сидеть в тюрьме, а еще лучше
– если его пристрелят при задержании… Однако вслух он сказал громко и чеканно:
– Насилием ничего не решим. Надо воспитанием,
убеждением…
– Эх, – возразил Сигуранцев досадливо, –
Игорь Самойлович, вы же умнейший человек, что вы говорите? Как можно этих
отморозков перевоспитывать, интегрировать в приличное общество?
И снова лицо Каганова выразило полнейшее согласие с Сигуранцевым,
однако вслух сказал:
– Перебьем самых законченных отморозков, перебьем
средних отморозков, перебьем начинающих… А где гарантии, что не появится
соблазн перебить и просто оппонентов? Если думают, возможно, не то… что
считаете верным вы, человек с ружжом?
Сигуранцев взглянул холодно, лед в глазах обрел цвет
закаленной стали, я наблюдал с пониманием, ибо при всей симпатии к Сигуранцеву,
искреннему и предельно честному, увы, признаю – правда все же на стороне
Каганова. Как раз в том, что все развитые и ответственные люди говорят не то,
что думают, а то, что нужно. Говорить то, что думают, могли бы собака, кошка,
корова – если бы у них появился дар речи. Но у человека поверх разума,
интеллекта есть еще и более высокое: воспитание, что сдерживает искренние
животные порывы. Когда вот в такой жаркий день втискиваешься в переполненный
троллейбус, где душно, тесно, все толкаются, воняет крепким потом даже от
хорошеньких женщин, разве не мелькнет злая мысль: да чтоб вы передохли все? Так
и Каганов, что бы он ни думал о нуворишах, казнокрадах, забугорье, наркоманах –
говорит только то, что говорить нужно, ибо строим огромный дворец цивилизации
по формуле «Как надо», а не «Как хочется».
По формуле «Как надо», подумалось, дворец будет малость
скучноват, но будет, а по «Как хочется» вообще не построишь, ибо строим всем
миром, всеми народами и странами. И у каждого свои мечты, желания, амбиции,
которые надо все-таки приводить с соответствие с общим планом.
