– Прошу в кабинет, – сказал я суше, чем хотелось
бы. Военных я недолюбливаю, что естественно, я же демократ и всякий там
гуманитарий, даже интеллигент в чем-то, к сожалению, но в моем большом
хозяйстве надо ладить со всеми. – Есть интересный вопрос…
Мы обменялись рукопожатиями у входа, дверь подрагивала, не
понимая, закрыться или распахнуться до упора, наконец мы вошли в помещение, что
вполне могло бы служить уютным кабинетом средневековому королю-гуманисту, если
бы не было подземным бункером. Рассаживались, уже не глядя на ранги и места,
нас всего четверо, сели поближе друг к другу, как заговорщики, даже заговорили
вполголоса, инстинкт, хоть и понимаем, что чуткие микрофоны теперь засекают
даже шепот за три километра.
Я сказал строго:
– Полагаю, вы уже понимаете, как стоит вопрос. И о чем
пойдет разговор.
Сигуранцев сказал негромко:
– Вы дали две недели на обдумывание…
– Да, – ответил я. – Это на случай утечки
информации. А решим сегодня.
Они смотрели непонимающе, Громов спросил осторожно:
– Вчетвером?
– Нет, – ответил я четко. – Решил я один, и
вся ответственность – на мне. Если победители сомнут Россию, то на виселицу
пусть тащат меня одного. А вместе только распланируем начало и ход операции.
Они не переглядывались, смотрят прямо, но я чувствовал, что
сейчас они близнецы и сиамские братья. Сигуранцев поинтересовался негромко:
– Операции? Она уже решена?
– Да, – ответил я с горечью. – Я эти выходные
дни постоянно советовался, совещался, говорил, спорил, доказывал, убеждал…
– С кем?..
Я понял по его ледяному голосу, о чем он подумал, отмахнулся:
– Да не с демократами. И не с меднолобыми. С теми, кто
между вами не видит разницы. С Платоном, Аристотелем, Макиавелли, Кампанеллой,
Гельвецием… а закончил разговором с Богом. Довольно поучительный разговор, хоть
и долгий.
– И что сказал Господь Бог? – полюбопытствовал
Громов.
– Он объяснил, что все народы имеют право на
существование, – ответил я. – Не люди, я нарочито переспросил, а
именно народы!.. Языки, как он сказал на своем древнем наречии, но я его понял.
И всякий, кто посягает на их существование, – враг Ему тоже. Он сказал,
что Он с нами. А если с нами Бог, то кто же против нас?
Громов с радостным недоумением на лице спросил жадно:
– Как вы планируете эту операцию вообще? В целом?
– Еще никак, – ответил я честно. – Просто во
мне дрожит каждая жилка, я всеми фибрами чувствую, что мы уже опаздываем!..
Надо бросить туда не просто отряды ОМОНа, но и все антитеррористические группы.
Громов посерьезнел еще больше, спросил серьезно:
– Неужели все настолько серьезно?
– Да, – ответил я. – Возможен косовский
вариант.
Они молчали, переглядывались, наконец Громов проворчал
глухо:
– Наукой доказано, что слоны топчут кур куда лучше, чем
петухи. Так что предлагаю сразу же бросить в конклав… тьфу, анклав!.. еще и
танки. Или хотя бы тяжелую бронетехнику…
– Зачем тяжелую?
– А у меня тоже предчувствие, – буркнул
Сигуранцев. – Лучше перебдеть, чем недобдеть. Лишними танки в таких делах
не бывают, а вот нехватка…
Он умолк, Босенко сказал желчно:
– Мы знаем, что лучше перепить, чем недопить. Дмитрий
Дмитриевич, я поддерживаю предложение Сигуранцева.
Я сказал невесело:
– Господи, до чего мы дошли? Танковую армию на своей же
земле… Хорошо-хорошо, я не возражаю! Любые меры, кроме ядерных. Язву надо
выжечь как можно быстрее. До того, как поднимется крик среди наших продажных
тварей и за рубежом. Уточняем, сперва ракетно-бомбовый удар по складам с
оружием, так? И по штабам вооруженного сопротивления. Надеюсь, Лев Николаевич,
вы их уже знаете. Или к тому времени будете знать точно. Еще – по всем зданиям
партий и движений кобызов. Такой же беспощадный удар по селам, где живут
исключительно кобызы. Сразу же после завершения авианалета, а они должны быть
массовыми – подчеркиваю! – бросить туда танковую армию. Наберется?.. Я не
знаю численности танков в армии или дивизии, но танков должно быть достаточно,
чтобы проутюжить всю Рязанскую область и разрушить все села и все дома, где
проживают кобызы. Следом немедленно ввести войска. Как угодно быстро: на
бронетранспортерах, сбросить с транспортных самолетов… Но кобызы должны быть
уничтожены. Все! Понимаете?
До них начало доходить, краска медленно покидала их лица.
Даже Сигуранцев слегка побледнел, проговорил тихо:
– Геноцид?
– Массовая зачистка российской территории, –
ответил я. – Геноцида нет, ибо немалая часть кобызов все еще живет в
Узбекистане. Или малая, нам без разницы. Но мы защищаем свой народ, свою землю,
свое будущее!.. Главное – свое будущее.
Сигуранцев с серым лицом и пепельного цвета губами
прошептал:
– А женщины… дети?
– Дети вырастут, – ответил я, – и возьмут
оружие. Женщины нарожают новых боевиков. Помните, древние иудеи, когда
вторглись в Палестину, убивали всех: женщин, детей, стариков, младенцев в
люльках, резали скот и жгли чужое зерно. От филистимлян, чьи земли они
захватили, осталось только пара легенд в древней истории. На тех захваченных у
филистимлян землях иудеи основали государство Израиль. Они еще тогда указали
путь, как сразу решать эти проблемы. Быстро, решительно и окончательно!
Громов пробормотал:
– Ну, на самом деле они ее завоевывали столько же,
сколько до этого скитались по пустыне, – сорок лет. Но вы правы, не
оставили никого, кто мстил бы с оружием в руках, добивался восстановления
филистимлянства… А мы на своей земле как куры под дождем. Просто умом я все
понимаю, но вот… а еще говорят о жестокости военных! Кровожадности.
Он криво улыбался, храбрился, но мало что получалось, ибо
здесь нужна другая храбрость, не всякий солдат способен ее проявить, а вот
политик…
– Давайте смотреть правде в глаза, – сказал я.
– Чтобы в них плюнуть? – спросил Сигуранцев
невесело.
– Чтобы решать реально, – ответил я. – Хаттаб
и Че Гевара, которые так похожи во всем, даже во внешности, – герои. Такие
же, как и Робин Гуд. Но мы, в отличие от простого народа, понимаем прекрасно,
что Робин Гуд грабил богатых потому, что с бедных взять нечего. А делился с
бедными награбленным, ибо осведомителей надо поощрять… Мы – потомки не Робин
Гуда, а шерифа Ноттердамского, мы – власть. Мы на все смотрим иначе. Мы за
крышу взимаем с народа подати, но обязались его защищать. И от внутренних
врагов, всяких там робингудов, и от иноземных захватчиков. Неважно, как эти
захватчики вломились: с крылатыми ракетами и танками или же тихой сапой,
прикинувшись бедными погорельцами. В любом случае наши, которых мы поклялись на
Конституции защищать, сейчас страдают. Рязанцы страдают. Хуже всего, они
никогда не возьмутся за топоры, как взялись бы кобызы, если бы в их Кобызии вот
так же стали плодиться русские, американцы или любые другие немцы. Русские
знают о своей непрактичности, беззащитности, потому и пригласили Рюрика с его
железной дружиной! Мы – эти варяги. Мы – эти железные и жестокие люди, что
приняли на себя обязанность обагрить руки кровью… даже женской и детской, если
понадобится, чтобы защитить «своих».
