Я развел руками, в полированной поверхности отражаются еще
две, я казался себе четвероруким, только та половина меня темнее, свет и тень,
добро и зло, но, к счастью, наверху та, что светлая.
– Спасибо, – ответил я с неловкостью. – Я
должен чувствовать себя благодарным, ибо ваша партия постоянно выступает за
укрепление власти, то есть моей власти, однако…
Он нахмурился, глаза из-под толстых мясистых глаз смотрели с
неодобрением.
– Можете не договаривать, господин президент. Мы –
государственники, а поддерживаем не вас лично, а власть.
– Если бы просто поддерживали, – возразил
я. – Вы ее обетониваете, ожелезниваете, очугуниваете. Уже и не власть, а
памятник! Египетская пирамида, на которую и смотреть-то страшно. ЧК у вас
предусмотрена?
Он усмехнулся, но глаза оставались серьезными.
– Вам, господин президент, мы постараемся дать
возможность убежать за границу.
Он не добавил, что там мне и моим прихвостням и место, мол,
там мои настоящие хозяева, но глаза говорили яснее слов. Я кивнул,
поколебавшись, сказал тяжело:
– Пожалуй, мне придется раскрыть для вас одну серьезную
государственную тайну…
Он прямо посмотрел мне в глаза.
– Господин президент, вы же сами назвали меня
государственником. Для меня интересы государства выше, чем собственная жизнь.
– Хорошо, – ответил я. – Так вот, я принял
тяжелое и нелегкое решение… укрепить власть. Не полумерами, как предлагаете вы
и ваша партия, а… словом, Терен Маркович, очень круто. Ибо, сами понимаете,
полумеры вызовут ответный толчок, а нам бы не рассыпаться! Я с трудом и
неохотой признал, что Россию ныне спасет авторитарность. На нынешнем этапе!
Потом, надеюсь, все же вольемся в семью братских европейских народов, как
страна демократическая и с общечеловеческими принципами.
Его глаза расширились, набрякшие веки приподнялись, открывая
заблестевшие глаза.
– Если вы шутите… – заговорил он внезапно охрипшим
голосом.
– Увы, – сказал я горько. – Увы.
– И какие меры вы собираетесь?.. В чем это выльется?
Простите, но я что-то с трудом верю.
Я указал на бутерброды:
– Вы кушайте, не отравлены. Я сам себе с трудом верю,
просто у меня нет другого выхода. Ситуация чрезвычайная, а в чрезвычайных
приходится принимать чрезвычайные меры. И нарушать какие-то вообще-то
правильные и хорошие законы… Кое-что я уже набросал, кое-что подскажете вы с
вашим огромным опытом. Думаете, я так уж и продумал все детали
государственного, по сути, переворота?.. Увы, я ведь выразитель воли народа, а
значит – такой же мягкий и спустярукавный. Главное, что сейчас характеризует
Россию, – отсутствие воли. Как политической, так и… вообще. Безвольность
абсолютнейшая!..
Гусько горько усмехнулся:
– Дмитрий Дмитриевич, вы шутите? Да сейчас и такого
слова не знают. Я хорошо помню детство, когда все было посвящено воспитанию
воли. Сперва воли, а уж потом всех других качеств! О воспитании воли писались
книги, снимались фильмы. О силе воли пели песни, а ее слабость считалась самым
худшим качеством человека. Не отсутствие, а просто слабость. В моде были люди с
железной волей, стальной волей, несгибаемой, несокрушимой!.. «Как закалялась
сталь» еще помните? Но тогда наша страна двигалась на всех парах в светлое
будущее. Нет-нет, в самом деле двигалась, это было еще при Сталине, тогда еще
верили и строили вполне искренне. Потом только говорили, что двигаются, хотя
уже топтались на месте.
– А то и пятились, – согласился я. – Я просмотрел
выступление замминистра МВД у вас в Госдуме по поводу реформы правонарушений. И
дискуссию, что за ним последовала… Что-то не понял ваших депутатов. Я сам, увы,
демократ, но, простите, нельзя же до такой степени… Зам министра говорил о
новых охранных системах, что позволяют вовремя подать сигнал в милицию, и тут
же прибудет бригада быстрого реагирования на скоростных автомобилях.
Представитель оборонного завода, что раньше выпускал сверхтяжелые танки, а
сейчас клепает кастрюли, предложил особо прочную дверь, которую не взломать…
почти не взломать обычными методами. Она и толстая, как лобовая броня танка, и
замок из десяти штырей, и открывается только хозяину квартиры, как раньше
показывали только в фантастических фильмах… А вот эта милая женщина, директор
заповедника особо крупных собак, расписывала прелести этих сторожей, верных,
преданных, надежных, что сумеют защитить хозяина и дома, и даже на прогулке…
Гусько сказал с удовольствием:
– А что? Я собак люблю. Жаль, не везде с ними пускают.
Я кивнул:
– Собаки, сверхпрочные двери и хитроумные замки,
установка на охрану в милиции, еще советы вот того эксперта, который
рассказывал, куда прятать деньги, ибо воры все равно взламывают и самые
хитроумные замки и успевают обчистить до прибытия милиции, хоть сигнализация и
сработает… Люди, что вы говорите? Ведь вы – депутаты, избранники! Я слышу со
всех сторон, что хозяин квартиры сам виноват, что не установил сверхпрочные
двери, замки, не поставил на сигнализацию, разболтал, что у него крупные деньги
лежат в шкафу между стопками белья… виноват, что ходит гулять поздно, что
отпускает дочь одну в школу… Люди, да хоть один из вас сказал, что и преступник
хоть в чем-то виноват?..
Он молчал, смотрел ошарашенно. Я сказал устало:
– Когда Чингисхан завоевал огромные пространства, все
отметили, что купцы в завоеванных им странах, ставших огромной империей, стали
ездить из конца в конец без охраны. Торговля сразу оживилась, стала
рентабельной. И одинокая девушка могла пересечь ночью огромный город, и никто
не смел ее обидеть. Так если это сделал даже дикий Чингисхан, почему не сделаем
мы?
Гусько пробормотал:
– Так то Чингис… А у нас кишка тонка. Мы ж демократы,
мать их! Страна у нас дерьмократья, только мы, коммунисты, все еще люди. Да еще
националисты, но у них партия дохленькая, грызливая, склочная. Или уже нет?
Он смотрел хитро, я отрезал:
– Да, страна у нас демократья, мы живем по
демократическим принципам! Но с головами на плечах. Думаю, если предложу резко
ужесточить наказание, это встретит поддержку вашей партии?
Он сказал с энтузиазмом:
– Еще бы!.. А если еще и сразу стрелять на поражение,
чтобы разгрузить суды, то вы станете просто… я даже не знаю!
Он шутил, но глаза стали острыми, цепкими, а мозг заработал,
я видел по разогреву его камня, в турборежиме.
– Намереваюсь, – сказал я осторожно, –
сегодня же выступить с беспрецедентным заявлением. Как и при неудаче со
строительством коммунизма пришлось откатиться на старые позиции, так и с
юриспруденцией… Придется признать, что реальность совсем не такова, какой
рисуем сами себе. Снова поставим на первое место безопасность законопослушных
граждан, на которых держится общество, а уж потом подумаем об удобствах
преступников, которые это общество разрушают. Так что стрелять на поражение
нельзя, вы понимаете, но когда это будет случаться, то к сотрудникам милиции
претензий не будет. И так до тех пор, пока преступников не останутся единицы.
Тогда снова будем арестовывать со всеми церемониями и поклонами, а сажать в
камеры будем с исправными кондиционерами и на ресторанное питание.
