– И так добивают, вы еще не заметили? Ничего особенного
не произойдет, к счастью. Мы не увязли в западной помощи, инвестициях,
обязательствах. Так что даже полное прекращение контактов нам ничем не
повредит. А до военной угрозы дело все же не дойдет.
Он говорил уверенно, но сердце мое сжалось. Как раз и может
дойти, ибо танковые соединения уже стягиваются к Рязанской области, через
двенадцать дней – учения, маневры, от иностранных наблюдателей не будет отбоя.
А после маневров, когда чужаки отбудут, а войска вроде бы на отдыхе, все и
начнется…
– Не дойдет, – ответил я с уверенной улыбкой.
Каганов взглянул остро, зрачки чуть расширились, я раздвинул
губы еще шире, показывая президентскую улыбку, лицо страны, что медленно, но
уверенно выкарабкивается из тяжелейшего кризиса.
Убийло сидел грузный, оседающий под своим весом в кресле,
как тающий снеговик. Глаза остро поблескивали из-под тяжелых век, седые
кустистые брови стояли дыбом, длинные и толстые, признак перехода в очередную
гормональную стадию.
– Какое решение правильно? – спросил он
задумчиво. – Сразу хочу заверить вас, господин президент, что я твердо… и
даже весьма, на стороне тех, кто жаждет Россию сохранить. И самих русских как
нацию. Я не верю, что их растворение среди более «передовых народов» больше
даст человечеству, чем их сохранение. Тем более что в передовые записывают не
страны с высокой культурой, а заокеанскую империю, похожую больше на
тиранозавра-рекса или, чтобы быть более понятным, на Годзиллу с ее мощью и ее
же уровнем интеллекта. А сама культура у этой заокеанской Годзиллы как раз ниже
плинтуса. Но я не уверен, что силовое решение лучше…
– Почему? – спросил я враждебно. – Ведь
понятно же, что кобызы намного жизнеспособнее!
– Согласен, – ответил он. – И при
благоприятных условиях… А сейчас они к ним очень благоприятные, кобызы заселят
всю Россию. Но это случится через десятки, если не через сотню лет. За это время
много воды утечет. Может случиться и такое чудо, что среди русских снова
вызреет пассионарный толчок.
– Маловероятно, – отрезал я.
– Маловероятно, – согласился он. – Могут
вмешаться и другие факторы…
– Какие?
– Не знаю, – ответил Убийло честно. – Что-нибудь
из неучтенного. Но рассмотрим другой вариант, силовой. Мы разом ликвидируем
угрозу, однако устрашенный и возмущенный таким зверством Запад тут же призовет
к крестовому походу на Россию. А мы сейчас не в силах пока что отбиться и от
воробьев. И может случиться так, что вместо долгой жизни России мы сами
укоротим ей век.
Я задумался, вопрос непрост, я сам над ним думал не раз, но
Убийло всего лишь сформулировал мои опасения в присущей ему четкой манере.
– Не знаю, – ответил я. – Я руководствуюсь
только ощущением. Ощущением, инстинктом. На мои земли напали, я должен их
защищать. И что с того, что напали без конного войска, без танков, вторжения
бронетранспортеров? Враг захватил плацдарм, укрепляется, туда уже хлынули очень
разные ребята. Я должен немедленно опустить рога к земле и ринуться вперед,
защищая оставленное сзади стадо. Если же оставить кобызов в покое, то
дальнейшая история России будет постоянным отступлением, гниением, догниванием
и жалкой смертью. Сейчас все только говорят о вымирании русской нации, но
всякий уверен, что все поправимо в любой момент, что всегда можно круто
повернуть штурвал и начать победно размножаться, причем – непьющими,
некурящими, забывшими про наркотики… Если же кобызы останутся, то Россия увидит
свою смерть наглядно. И убедится в ее неизбежности. Тогда вымирать будет не
сотню лет, даже не десятки, а все завершится в ближайшее десятилетие.
Он тоже слушал с напряженным вниманием, кивал, иногда во
взгляде появлялся протест, но погасал, на выразительном лице быстро сменялись
противоречивые выражения.
– Боюсь, что вы правы, – признал он с
неохотой. – Очень не хотелось бы.
– Подумайте, Андрей Каземирович, – сказал
я. – Мне очень хотелось бы склонить вас на сторону жестких действий.
Честно говоря, это не для посторонних ушей, как вы понимаете, уже создан
чрезвычайный комитет. Вас тоже записали членом.
Он скривился:
– А что, не было авторучки?.. Ну ладно, что в этом
комитете? Не люблю групповух. Демократы, увы, вечно норовят сачкануть. Да и
слишком они… мягкие. А мир совсем не мягкий, господин президент! Вы давно не
видели фанатов футбольных или хоккейных клубов? Когда это было, чтобы
устраивали побоища? А теперь на охрану стадионов стягивается вся городская
милиция, скоро солдат с примкнутыми штыками будем вызывать из ближайших частей!
Агрессия, дорогой Дмитрий Дмитриевич, агрессия, а не просто растущее
раздражение. Если фанатов не остановить у стадиона, они разобьют по дороге все
витрины, автомобили, сожгут, перевернут, изломают все, что не в состоянии
убежать с их дороги! Это ли вам не беспричинная агрессия в чистом виде, которой
нужно только искру, чтобы выплеснулась на все окружающее?
Каганов кивнул:
– К сожалению, вы хоть и уходите от чистых идей
демократии, но вы… правы. Когда я вижу этих парней после футбольного матча, я
вижу весь наш мир. И приверженность «Спартаку» или «Локомотиву» ни при чем. Как
и ваххабитизму… Нет, конечно, и фанаты «Спартака» скажут, что они раздосадованы
проигрышем своей команды, как и у ваххабитов есть что сказать, но скажите
положа руку на сердце, разве такое было возможно?
– Вы, надеюсь, одобряете мои меры?
Он поморщился, сказал с великой неохотой:
– Вы-то при чем? Вы тоже лишь функция, как говорил один
великий… Вы готовы устроить резню, лишь отвечая потребностям общества.
Человечества как организма! Несмотря на кровавость, я полагаю, что это пока что
единственный путь очищения вида. Как в старину спасали человека, пуская ему
кровь. Более того, скажу еще более неприятное: если провести такие кровавые
чистки по всей планете, где расплодился человек, то удастся избежать Большой
Резни, когда человек, долго связываемый цепями морали, религии, законов,
наконец-то разорвет их, как Фенрир, и…
Я вздохнул, вспомнил мрачные пророчества скандинавских саг.
– И кончится мир. Вообще.
Глава 6
Для совещаний по военным вопросам отведен зал на цокольном
этаже, очень удобный, просторный и странно уютный, несмотря на присутствие
компьютеров и большого плазменного экрана. Стены по старинке увешаны картами,
хотя я предпочитаю жидкокристаллические экраны, их можно выращивать практически
любого размера, а изображение легко масштабировать от общего взгляда из космоса
на планету до заглядывания оттуда же из космоса в глубокие вырезы на платьях
кинозвезд и жен приятелей.
Мой стол посредине, а остальные будут сидеть как за стойкой бара:
рядышком, только вместо коктейлей перед каждым экран монитора.
Двое техников готовы предоставить таким лохам, как мы, любые
компьютерные данные, стенографист будет записывать разговоры… не понимаю, есть
же диктофоны, ах да, здесь же такие помехи, что любая запись исключена,
молчаливая Ксения вытирала чашки и посматривала пытливо.
