Я смотрел, набычившись, впервые эти демократические лозунги
начинают раздражать, хотя это мои лозунги. Разве что у Новодворского они
выглядят обнаженными, при всей правильности служат одному большому вору,
настолько большому, что уже нельзя называть вором, а разве что страной,
победившей всех оружием демократии.
– У нас, – отрезал я, – демократия. Но – своя
демократия, никакой другой стране не подчиненная. И ничьи приказы не
выполняющая.
Карашахин скупо улыбнулся:
– Демократия с русским лицом.
– Вот-вот, – сказал я. – Демократия с русским
лицом и, главное, русскими интересами. Почему вы решили, что русская демократия
должна в первую очередь преследовать и отстаивать именно штатовские интересы?
Даже если те интересы ведут к уничтожению России? Достаточно и того, что свои
цели всюду и везде преследует США. Россия отныне будет преследовать свои. И
если Европе это не нравится, то пошла эта Европа на хрен! Все равно нас не
принимают ни в одну из европейских структур и не примут, а таскать каштаны из
огня для Европы и ничего не получать… да пошла она, повторяю для тех, кто в
танке.
Новодворский отшатнулся, широкое румяное лицо пошло красными
пятнами.
– Как… как вы можете? Ведь Андрей Дмитриевич Сахаров в
гробу бы перевернулся!.. Пастернак, голос нации и величайший поэт, разве мог бы
такое представить?..
Забайкалец сказал Новодворскому очень даже серьезно:
– Что же вы так, Валерий Гапонович, возражаете против
российских особенностей? Ведь не возражаете же против политкорректности
по-российски?
Новодворский поинтересовался с настороженностью:
– В чем она выражается?
– В том, что неприлично и непристойно оспаривать любое
очернение в адрес власти, в адрес России, в адрес всего русского.
Политкорректность русской интеллигенции не только позволяет, но и поощряет
любое закидывание грязью России, российской власти. В то же время любое самое
осторожное замечание, что не все, мол, в России так уж отвратительно, сразу же
расценивается как восхваление преступного правящего режима. Именно преступного
правящего, ибо… скажите, Валерий Гапонович, хоть какой-то период тысячелетней
истории России не считается российской интеллигенцией преступным? Ну хоть один
год? Месяц? День?..
Новодворский оскорбленно поджал губы. Глаза его, я бы
сказал, забегали, хотя разве что чуть-чуть дернулись в орбитах, но при его
всегда уверенном лице выглядело именно как забегали.
– Ваши слова, – сказал он сухо, – выглядят
странными. Как будто вы меня в чем-то подозреваете.
– Помилуйте, – воскликнул Забайкалец. –
Наоборот, подтверждаю, как ОТК, вы абсолютно соответствуете облику российского
интеллигента!
Я постучал карандашом по столу. Разговоры умолкли быстрее,
чем обычно, начинаю выказывать власть, а в России не настолько одемократичнели,
чтобы вот так сразу в глаза то, что на кухне.
– Резюмируем, – сказал я сухо. – Большинство,
как я понял, против того, чтобы Россию превратить в чисто географическое
понятие. Не так ли? Так. В связи с этим придется принять меры и по проблеме
кобызов…
Новодворский спросил подчеркнуто вежливо:
– Какие меры, Дмитрий Дмитриевич?
Я посмотрел на него отстраняющим взглядом.
– Я пока говорю вообще о мерах. Если бы решили влиться
в общую семью народов на тех условиях, которые предлагает госдепартамент США,
то ничего делать не надо, не так ли? Все за нас сделают наши противники.
Новодворский поморщился:
– Да какие же они противники…
– Если хотят уничтожить нас как народ, – возразил
я, – неважно, в какой обертке это подносят, то уже противники. А для
выживания народа придется закрутить кое-какие гайки, ограничить деятельность
чужих спецслужб, присмотреться к ряду созданных из фонда ЦРУ организаций и обществ…
С кобызами придется поступить… гм… эту часть заседания проведем в более узком
кругу. В первую очередь должны присутствовать…
Новодворский и Убийло насторожились, но я не заикнулся о
силовых структурах, сказал тем же неприятным голосом:
– …представители закона, лучшие юристы, знатоки
законов. В самое ближайшее время в Госдуму надо будет внести проект закона о
переселяющихся в Россию этнических группах.
– И что будет в этом законе? – полюбопытствовал
Новодворский. Он говорил спокойно, знает, как долго проходят в Госдуме законы,
сколько поправок, сколько раз откладывается и переносится, сколько проволочек,
а уже потом, когда закон доработан, не могут принять из-за недостатка кворума:
депутаты либо в буфете, либо разъехались по саунным бабам.
– Ограничения, – ответил я и понадеялся, что
прозвучит достаточно высокопарно, но вместе с тем и как бы со стыдом, что вот
так вынужден принимать что-то недемократическое. – Пусть придумают законы…
как ограничить деятельность кобызов! Все, заседание окончено.
Они разом поднялись, переговаривались весело, снова не надо
ничего решать немедленно, все не просто еще раз перенесли на потом, а вообще
перекладываем на плечи юристов, это же кайф, так и надо работать…
В дверях возник небольшой водоворот, после звонка к
окончанию все превращаются в школяров, будь это академики, генералы или
министры.
Забайкалец помедлил, нарочито обошел стол с другой стороны,
Новодворский и Убийло как раз выходили, Забайкалец шел последним, я видел, как
он остановился, сказал с глубоким почтением:
– А ведь у вас получилось!
– Что?
– Железный кулак в бархатной перчатке, – произнес
он. – Честно говоря, мы с Громовым и Сигуранцевым мечтали, чтобы так, но…
Однако в его серых глазах я уловил глубоко упрятанную
тревогу. Он понял, что вижу, кивнул, мол, да, вы правы, боюсь и поверить, я
проворчал с гадливостью:
– Думаете, мне это нравится?.. Понимаете, что просто
давно назрело. Нарыв никак не вскрывается сам, скоро гной пойдет внутрь, так
что надо вот так, скальпелем.
– Понимаю, – сказал он негромко, – но,
надеюсь, понимаете и вы, что такое блестящее начало… просто свинство бросить на
полдороге?
Я отмахнулся:
– Такое уж и блестящее?
– Я о другом, не увиливайте, господин президент. Я
прошу, я просто настаиваю, чтобы в связи с чрезвычайными обстоятельствами
очередные выборы президента были перенесены. Да-да, отодвинуты на
неопределенный срок!
Я ахнул:
– Да как вы можете? Это же…
– Это спасение для демократии, – сказал он
резко. – Вы сами все просрете, если позволите трусливой интеллигентности
взять верх.
– Вы о чем?
– Не прикидывайтесь, господин президент. Или вы
полагаете, что ваш наследник продолжит укрепление России? На Западе уже вовсю
расписывают его качества. Вы должны поступить так, как… надо.
