Министры прибывали уже группами, заходили, рассаживались,
Новодворский, как всегда, в окружении своей группы, что нацелилась на более
высокие места в правительстве, Сигуранцев вошел все такой же подтянутый,
кавалергардский, пожал руки Забайкальцу и Громову, поинтересовался у
Новодворского:
– Ну как, какой курс сегодня?
Новодворский переспросил:
– Доллара или евро?
Сигуранцев сказал строго:
– Не прикидывайтесь! Я спросил, за сколько Россию
продаете сегодня.
Каганов криво усмехнулся, смолчал, а Новодворский
огрызнулся:
– А мы еще и Христа распяли!
Сигуранцев отмахнулся:
– Это ваше личное, семейное. Мы в чужие дела не
вмешиваемся. А вот Россия – наша. Сколько запрашиваете?
Убийло сказал ехидно:
– Побойтесь бога, Петр Петрович! Они ж ее даром отдают
с потрохами. Это ж не евреи, а русские интеллигенты.
Новодворский нервно дернулся. Как я заметил, он, как и
остальные демократы, на вооружении имел только тактику наступления, натиска,
когда противник только ошеломленно оправдывается, оправдывается, оправдывается,
а ему новые обвинения под ногу, на голову, в рыло.
Павлов тоже заметил, сказал мне с двусмысленной улыбочкой:
– Похоже, мир чересчур задемократичнел. Отсюда и
вялость самих демократов. Давно не встречали противников, одни легкие победы,
да и миру насточертели демократы, маятник пошел в другую сторону…
Я кивнул:
– Увы, да. Уже то, что демократы начали запрещать
книги, говорит о том, что старые идеи у нас кончились, а новых нет. А у
противников, где раньше одни солдафоны, взросло новое поколение интеллектуалов.
Молодое, яркое, зубастое, пассионарное. Главное – пассионарное! Если солдафоны
постоянно отступали, тупо и неумело огрызаясь, то эти, новые, уже в атаке…
Он быстро взглянул на меня, тут же опустил взгляд, не
притушив, а спрятав, как школьник зажженную сигарету в рукав.
– А если за ними правда?
Я сказал с тоской:
– Опасаюсь я такой правды…
Он переспросил:
– Не верите или опасаетесь?
– Опасаюсь, – повторил я. – Верить или не
верить – не для политика. Опасаюсь, что соблазн временные чрезвычайные меры
продлить как можно на больший срок окажется великоват.
– Держитесь.
– Держусь, – ответил я автоматически, но по тому,
как остро блеснули глаза Сигуранцева, понял, что я уже сам принял для себя
тяжелое решение остаться в этом кресле на неопределенный срок, как сделал мой
предшественник Сулла, а Сигуранцев уловил это мое решение, сейчас начнет
раскидывать свои сети с учетом изменившихся возможностей. Черт, что я наделал…
Новодворский, усаживаясь в кресло, вкусно разглагольствовал,
Убийло внимал ему вежливо, даже подобострастно, все еще не потерял надежды
отщипнуть от спонсорской помощи с Западом в обмен на территориальные уступки, а
Новодворский втолковывал с мягкой настойчивостью:
– Беда в том, что у России нет цели. Даже у русских
нет. Тем более нет у России. Раньше мечтали о мировой революции, потом строили
коммунизм в отдельной стране. А сейчас… понимаете, нет даже цели сделать Россию
богатой! Хотелось бы, всем бы хотелось, но чтоб пришло как-то само, понимаете?
Ибо для того, чтобы поставить цель, а потом к ней идти, придется от чего-то
отказываться. Даже чтоб идти к богатству, пусть даже личному, приходится
отказываться от лишней доли отдыха, приходится работать больше, чем мог бы, а
вместо того чтобы в выходные посидеть перед телевизором и попить пивка, придется
пойти к станку или в офис, неважно. А нам хотелось бы, чтобы все пришло само.
Или еще лучше, чтобы правительство откуда-то дало нам денег. Резко повысило
зарплату раз так это в десять, а лучше – в сто, а на работе чтоб мы по-прежнему
бездельничали.
Убийло буркнул:
– А у русских никогда не было цели.
– Почему так думаете?
– Я историю как-то читал. В детстве. Даже у славян не
было. «Придите и володейте нами…» Хорошо, вблизи оказались варяги, а не кобызы.
Новодворский кивнул, соглашаясь, рядом остановился Босенко,
прислушиваясь, задумался, в глазах мелькнуло непонятное выражение, сказал с
кривой усмешкой:
– Да уж, эти так быстро не растворились бы. Вы правы,
народу нужна либо цель, либо… властный правитель, у которого есть цель.
Убийло развел руками:
– Такой правитель не может быть демократом по
определению.
– Почему?
– У демократа не может быть глобальных целей. Демократ
– это власть народа, а народу все по хрену, кроме своего огорода. Даже чтобы
заставить принять программу по изучению космоса… только изучению, не
освоению!.. надо перестать быть демократом, народу звезды и планеты по фигу, он
ломает голову, как уберечь огород от жуков-вредителей.
Забайкалец прислушивался, подошел ближе, на него оглянулись,
он сказал ровным голосом:
– Труднее всего юсовцам будет подмять арабов, китайцев,
евреев, курдов. Легче всего – русских. Между нами говоря… никто не слышит?..
это самая никчемная нация. У нас каждый стыдится, что он – русский, при любой
возможности старается откреститься от своей русскости. Курд или чечен и через
триста лет жизни на Западе – все тот же курд и чечен, а русский сразу даже имя
меняет на западный лад. Арабы горды тем, что арабы, никто не берет иностранные
имена, как у нас сплошь и рядом, китайцы после учебы в США возвращаются в свой
нищий Китай, ибо они – китайцы, а Китай все равно самая лучшая страна в мире,
Израиль так вообще будет последней цитаделью, о которую тщетно будут биться
серые волны общечеловечья!..
– Вы пессимист, – упрекнул я. – О цитадель
Израиля будут биться совсем другие волны… А США будут уничтожены намного
раньше.
– Давайте все-таки делать по уму… – предложил
Босенко.
Забайкалец поморщился:
– Бросьте! Если по уму, то мы должны не назначать
губернаторов и тем более не выбирать на местах, а надо отдавать им те губернии
в личное пожизненное владение. С передачей по наследству. Только тогда не будут
наспех обдирать в ожидании новых выборов, а будут заботиться о своем имуществе,
своих людях, своих землях, своих дорогах, заводах, коровах… Это самое разумное,
все понимают, но в то же время никто не станет создавать класс новых феодалов!
Новодворский спросил:
– Но вы ведь фашист? Ответьте!
Вид у него победный, и что бы ни ответил Забайкалец, он в
проигрыше, в любом случае оправдывается, надо только усиливать натиск, но он
отмахнулся с веселым пренебрежением:
– С какой стати?.. Это вы мне ответьте, почему вам
нравится быть гомосеком?
