– Если не переносите крови, лучше сразу в вертолет.
– Я могу переносить, – ответил я, – могу не
переносить… но президент должен переносить все!
С юга шла колонна тяжелых приземистых танков, башни
огромные, чуть ли не с корпус размером, с непомерными длинными стволами. Все
почти до башен забрызганы жидкой грязью, но двигаются бодро, быстро.
Громов сказал с некоторой гордостью:
– Танки грязи не боятся… Эти вот могут даже по болоту
со скоростью девяносто километров в час!
Я спросил тупо:
– Так почему бы не пройти весь анклав вот так с ходу?
Чтобы все закончилось побыстрее?
– Надо не пройти, а остаться, – ответил он
невесело. – Чтобы ООН некому было присылать гуманитарную помощь, а с
Востока деньги, оружие и наркотики.
Густой черный дым стелился по синему небу, словно горел
склад с автомобильными шинами. Я проследил взглядом за чудовищными жгутами из
дыма, прикинул, как это смотрится из космоса, озлился, что все время
примериваюсь к тому, как на это смотрят и как посмотрят дяди за океаном, и в то
же время надо прикидывать, что отвечу сейчас, а что скажу позже.
Я обошел вертолет с другой стороны, охнул. Отсюда виднее не
только что наделали танки, но видна и работа пулеметов. Вот там я в тот раз
вышел из машины, меня окружила толпа кобызов… это их тела сейчас лежат в
красных пятнах, под некоторыми натекли громадные лужи крови, у иных тяжелые
разрывные пули буквально поотрывали у кого руки, у кого ноги.
Уничтожены все, не слышно даже детского плача. Хотя,
возможно, в каком-то из уцелевших домов сейчас в зыбке плачет голодный ребенок…
– Пойдемте, – сказал я резко и повернулся к
вертолету. – Здесь я уже… увидел.
Вертолет набрал высоту, снова внизу побежала серо-зеленая
земля, по дорогам двигались машины, танки. Второе село показалось сравнительно
неповрежденным, солнечный свет заливал домики светло и безмятежно, но тем
страшнее абсолютно черное небо, тяжелое и давящее, там, на самом горизонте,
что-то горит ужасное, в черноте лишь изредка вспыхивает краснота, словно
собирается гроза, но грозы быть не может, это что-то другое. Какие силы природы
мы вызвали, спровоцировали?..
Мне показалось, что вдали, закрывая горизонт, вырастают горы
из грязно-серого шлака, не сразу дошло, что это на огромном расстоянии дым,
потому и кажется почти застывшим, но на самом деле поднимается от земли с
огромной скоростью.
Дрожь прошла по телу, я смотрел остановившимися глазами, что
может гореть так, нет в Рязанской земле ничего такого, что выплеснуло в небо
столько пепла, будто взорвался вулкан и сейчас заливает огненной лавой
окрестности…
Вертолет шел на большой скорости, я в самом деле вскоре
увидел внизу сперва огненные ручейки, а затем и огненное озеро.
– Это не мы, – сказал Громов угрюмо, – это
они сами подожгли…
– Нефть?
– Подземное бензохранилище.
– Сколько там?
– Узнаем, когда все выгорит.
Я ощутил страх, что все может застопориться, остановиться, а
то и вовсе сорваться:
– Не останавливаться, – произнес я хриплым
голосом. – Бросить больше танков, техники. Все должно быть завершено как
можно скорее! Об исполнении – доложить.
Сигуранцев произнес:
– Полчаса назад и я отправил туда дополнительный
контингент. По правде говоря, у меня было нехорошее предчувствие, так что
держал две штурмовые группы наготове. Нет, новых сведений у меня не было,
просто интуиция… Исламские фанатики умеют драться красиво, лихо, умело. К
счастью, мы сумели под покровом ночи уничтожить девяносто процентов всех
кобызов, но теперь будем отдавать пятерых своих хорошо обученных бойцов за
одного кобыза. Или десятерых из портяночников Громова.
Громов проворчал:
– Посмотрим, что они смогут со своими снайперскими
винтовками против танков. В селах со смешанным населением кобызов сейчас
арестовывают и вывозят в особые лагеря. По крайней мере, все так думают, что в
лагеря. А в чисто кобызских селах нейтральных нет. Мы не допустим ошибки Чечни,
когда нам стреляют в спину и тут же скрываются в толпе «мирных» граждан. И уже
не найти, а он, сволочь, через час застрелит другого нашего парня. И снова в
толпу, а когда его обыскивают, у него никакого пистолета, паспорт и прописка в
порядке, тоже мирный гражданин, а подозрения – не доказательства.
– Да, – согласился Сигуранцев, он бросил на меня
быстрый взгляд, – здесь мы себе работу сильно упростили.
Громов тоже посмотрел на меня, сказал с глубоким
сочувствием:
– Но почему правильные решения всегда самые тяжелые?
Вернулись мы в тот же день, ближе к концу рабочего дня. На
обратном пути посетили одну из отдыхающих частей, что раньше участвовала в
маневрах, оператор заснял, как я беседую с солдатами, даже пробую солдатскую
кашу из котла, после чего незамедлительно вернулись в Москву.
В Кремле тут же на прием напросился Карашахин, явился с листками
бумаги. Лицо нейтральное, даже бесстрастное, кричаще бесстрастное, у меня
желудок начал подниматься к горлу.
– Что, – спросил я, – уже?
Он кивнул:
– В первую же минуту. Ощущение такое, что их телекамеры
нацелены именно на тот квадрат. Засняты сотни кадров, сейчас анализируются, но
наиболее выразительные уже в печати. Хотите взглянуть?
– Есть на ленте новостей? – спросил я. –
Лучше посмотрю вживую.
Комп с голосовым управлением тихонько загудел. На темном
экране поплыли далекие светлые точки, укрупнились, взволнованный женский голос
почти прокричал:
– Нам только что передали данные со спутника, что в
России на землях Рязанской области происходит нечто непонятное!.. Военные
учения, которые уже завершены, проходили в ста километрах к востоку. Но только что
со спутника засекли множество вспышек в ста километрах к югу, при увеличении
удалось рассмотреть горящие танки…
– Уже и горящие танки! – буркнул Громов
уязвленно. – Один пока что… Ну, может быть, два-три.
Сигуранцев бросил:
– Скажешь, макеты танков горят. На учениях всегда много
пылающих мишеней.
– Подбросим версию, – отозвался Карашахин. –
Но как долго сможем держать?
Они повернулись ко мне, я покачал головой:
– Эту или другие будем держать до тех пор, пока не
сможем объявить, что проблема кобызов… э-э… проблема расшатывания
демографической ситуации решена. Это надо будет сказать так, чтобы на том
берегу поняли: с кобызами покончено, реанимировать бесполезно, а против
подобных случаев у нас спешно разрабатываются жесткие законы. В том числе и
юридические. А пока законы не выработаны, говорить будут орудия. И гусеницы
танков.
