Несколько полков СС и айнзатцкоманды сосредотачивались в местах наибольшей активности партизан. Немцы готовились к тому, к чему 1-я партизанская армия и была предназначена, – герилье.
Эсэсовцы обошлись без танков, но вот полугусеничными бронеавтомобилями запаслись в достатке, хватало и минометов. Каждый взвод был снабжен проводником из местных националистов, готовых холуйствовать и просто так, лишь бы платили, а уж против «клятых москалей» можно было и бесплатно помочь «ясновельможному пану Гитлеру».
23 мая акция началась. Немцы рассекли Захидный партизанский край, отделив Цуманские леса от Сарненских, укрепив здесь свои позиции – срубая ели методом засек, разматывая между деревьев колючую проволоку и спираль Бруно, минируя обширные участки, роя блиндажи и окопы, строя дзоты. Десятки старых танков, вроде немецких «Т-II», французских «Сомюа», чехословацких Pz 38 (t), зарывались по борта.
Отсюда роты карателей ломились лесом, «проверяя» путь впереди с помощью минометов. Это была грандиозная облава, и уже за первые сутки немцы прошли чуть ли не десять километров, наступая вглубь Цуманских лесов.
Выжигая огнеметами каждую щель, обстреливая места, подходящие для засады, из пулеметов.
Эсэсовцы шагали, как на параде, в камуфляже, обвешанные оружием. Сдержанно рычали «Пумы», двигаясь следом за цепями. Лес густел, появился бурелом, и вскоре бронеавтомобилям ход был закрыт.
А тут как раз и вечереть начало. Обергруппенфюрер Уве Штосс скомандовал остановку. Ему очень не нравилась задуманная операция, не нравилось, что против партизан бросили технику и целую толпу народу.
Партизаны – лесные жители, и бороться с ними могли такие же, как они, привыкшие к природе, знающие ее. Ему бы собрать человек двести настоящих спецов, разведчиков, егерей, тогда бы они скрытно пробрались к партизанским базам – и направили бы удар точно в цель! А так…
Подменить качество количеством – не лучшая тактика. Уве поморщился, учуяв запах – это растапливались полевые кухни.
О, майн готт…
Обергруппенфюрер двинулся обходить посты и уже не смог увидеть, как зашевелилась трава под деревом, где он недавно стоял, и поднялись два леших – это были Саня Творогов и Серега Стехов, обряженные в маскхалаты «Кикимора». Лица их, разрисованные спецкрасками, не белели в сумерках.
Александр еще подумал, как здорово придумал комиссар! Это же с его подачи стали шить такие «костюмчики». Главное, сидишь в шаге от фашиста, а он в упор тебя не видит!
Глаз воспринимает нечто знакомое, ищет правильность очертаний, а тут развесистый халат, ленточки с веревочками висят бахромой… Ты просто сливаешься с травой, с деревьями, растворяешься в лесу, становишься как дух, как невидимка.
Творогов жестами велел Стехову двигаться влево. Тот кивнул, подхватывая свой рюкзак. Шагнул за дерево и как пропал.
Александр сторожко двинулся направо, где его должен был ждать Иван Ларин – настоящий сибиряк, забайкалец.
Иван был из гуранов, то есть являлся метисом, мешавшим в себе русскую и бурятскую кровь, а уж стрелял он так, как Творогову и не снилось. Однажды на стрельбищах попал в десятку, а парни посмеиваться стали: дескать, куда ж ты остальные четыре пульки послал?
А Ларин невозмутимо зашел за мишень, колупнул трухлявый пень, а там все пять пулек лежат, как бусинки, одна за другой. Пять выстрелов в одну дырочку!
Незаметное шевеление привлекло внимание Творогова, и Саня рассердился на себя – не отвлекайся, боец!
Ствол дуба опять шевельнулся, и лишь теперь Творогов различил человеческий силуэт. Подойдя ближе, он распознал Ивана.
– Готов? – шепнул он.
Ларин кивнул.
– Будешь меня страховать.
– Понял.
– Пошли.
Запахло соляркой – на «Шверерах» стояли дизели, – и вскоре впереди выросла угловатая глыба бронеавтомобиля.
«Шверер Панцерпэхваген» – так вроде выговаривается его название. Но «Шверер» – это куда короче.
В потемках шатались двое часовых, уныло ругаясь по-немецки. Тут к ним приблизился третий, тот самый офицер, что чуть было не наступил на Творогова.
Иван посмотрел на Саню, и тот кивнул. Скользящим движением Ларин вытянул пистолет с накрученным ПББС – «глушителем», как комиссар говорит.
Только офицер стал что-то сердито выговаривать дозорным, как – хлоп, хлоп, хлоп! Три пули, три трупа.
Сняв с офицера МП-40, Творогов приблизился к бронеавтомобилю и прикрепил взрывное устройство. Часовой механизм уже был взведен, оставалось только включить, и пускай тикает.
Заложив еще пару «подарков» и подложив заряд в грузовик, затаренный ящиками с минами, Саня глянул на часы – время еще было. Пришатнувшись к Ивану, он шепнул:
– Пошумим?
– Пошумим, однако! – ухмыльнулся гуран.
– Уходим точно по времени.
– Ага.
Партизаны разошлись, и Творогову показалось, что он расслышал хлопок. Может, и показалось – немцы здорово нарушали тишину.
Нет, доблестные эсэсовцы сдерживались, вели себя тихо, но когда двигаются сотни и сотни людей, шорохи и шепоты сливаются в шумы. Ну, оно и к лучшему – на таком фоне шаги совершенно не слышны.
Александр медленно приблизился к поляне, где немцев было особенно много. Нахохлившись, они хлебали варево из мисок.
Очередью бы вас… Нельзя.
Творогов посмотрел на часы – светящиеся стрелки подходили к нужной цифре. Уже можно.
Спокойно вскинув бесшумный пистолет, он сделал два выстрела. Сместившись, израсходовал еще три патрона. Немцы вздрагивали и оседали или валились кулем.
Их «камарады» все еще ничего не понимали, хотя голоса поднимались, делаясь все громче, и напряжение звучало в них весьма явственно.
Ага, вот один закричал, другой… Задергались, фашики!
Творогов начал осторожно отступать.
Целая опергруппа просочилась сквозь немецкие порядки. Пошумела и отошла. Скоро будет фейерверк, а потом можно будет и отдохнуть. Уже почти лето, тепло…
Говорят, руководство СС отбирало в отряд карателей самых стойких, самых бывалых. Возможно.
Вечерний сюрприз будет для них весьма неприятен, но назад они не побегут. Однако и ночь спокойно провести не получится – будут сидеть и вздрагивать. А утром – в бой.
Невыспавшиеся, усталые, злые. Ничего, с-суки, мы вас взбодрим… Время!
В ту же секунду темный лес озарился вспышками огня, и разнесся грохот. У «Шреверов» то передок подкидывало, то задок.
Лопались топливные баки, и лужи горючего растекались жидким пламенем. Самыми эффектными стали подрывы грузовиков с боеприпасами – множественные, дробные раскаты ощутимо давили на уши, «Опели» превращались в груды металлолома, а осколки так и свистели во все стороны, сбривая ветки и головы, вонзаясь в безвинные стволы, калеча вояк, возомнивших себя высшими существами.
