Но в атаку немцы больше не пошли. Может, получили соответствующий приказ; может, командиры решили, что потери слишком велики. Прижав обороняющихся ружейно-пулеметным огнем, они подтянули к переднему краю минометную батарею и почти час забрасывали позиции непокорных русских минами. После чего сопротивляться стало просто некому…
…Очнулся Гулькин глубокой ночью, ближе к рассвету. Точнее узнать не мог – от часов остался лишь ремешок; куда подевалось все остальное, Сашка не помнил. Но небо на востоке уже потеряло ночную глубину, и звезды померкли, предвещая приближающийся рассвет. Значит, скоро и на самом деле утро. 23 июня…
Застонав, Александр попытался встать, но не смог: ноги, начиная от поясницы, не слушались. На миг накатил липкий, предательский страх: неужели перебило позвоночник и он парализован?! Хреново, если так… Ладно, хоть руки двигаются, застрелиться, если что, сумеет, пистолет-то так и остался в кобуре. Немного успокоившись, попытался снова. На сей раз удалось приподняться, упершись локтями в землю. С заскорузлой от пота гимнастерки с легким шорохом стекали потоки иссушенной летним зноем глины, невесомая пыль забивалась в ноздри, вызывая мучительный кашель. Но кашлять нельзя, никак нельзя, опасно, вдруг немцы рядом! Шевельнул правой ногой. Получилось. Да он ведь просто засыпан в траншее близким взрывом! Ну, да, точно, перед тем как отрубился, рядышком и рвануло! Повезло, что верхняя часть туловища не под землей и руки свободны, так что ничего, откопается понемногу.
Спустя пару минут младший лейтенант выбрался из оплывшего окопа. Стоя на коленях, несколько раз провел ладонями по коротко стриженной голове, вытряхивая из волос глину, и огляделся, с трудом различая в сером предрассветном сумраке детали. Перекопанная минами позиция была мертва. Ни звука, ни движения, лишь где-то на востоке негромко погромыхивает редкая канонада. Убедившись, что противника поблизости не наблюдается, пограничник, пошатываясь от слабости и борясь с периодически накатывающей тошнотой, прошелся вдоль траншеи, тщетно надеясь отыскать раненых. Но живых не было. Большинство товарищей, судя по всему, погибло при обстреле; остальных добили ворвавшиеся на позицию фашисты. Младлей не был в подобном большим специалистом, но отличить пулевое или осколочное ранение от удара штыком мог. Раненых добивали ударами штыков в грудь или шею, реже – выстрелом в голову. Видимо, патроны берегли, сволочи…
Похоже, младший лейтенант пограничных войск НКВД Александр Гулькин оказался единственным выжившим. Попросту повезло: присыпанного землей Сашку немцы сочли погибшим, решив не проверять, так ли оно на самом деле.
Полчаса ползал по изрытой минами земле, разыскивая хоть какое-то оружие. Нашел несколько искореженных взрывами винтовок и разбитый в хлам «ДП-27» с двумя пустыми дисками, пробитыми осколками. Не то. Возможно, кто-то из товарищей все же уцелел, унеся оружие с собой; возможно, целые стволы забрали немецкие трофейщики. Обидно, с пистолетом и парой запасных магазинов к нему много не навоюешь. А в том, что он собирается именно воевать, Гулькин не сомневался ни секунды. Он – пограничник, и с поста его никто не снимал. Приказа на отступление не было! А защищать границу можно по-разному. И в разных местах. Чем больше немцев перебьет, тем лучше ее, ту самую границу, и защитит…
Уже когда собрался уходить в лес, повезло: откопал чей-то «ППД-40». Приклад, правда, был расщеплен осколком, но стрелять вроде бы можно. В диске оставалось еще с полтора десятка патронов – уже кое-что. На пару секунд боя хватит.
Невесело усмехнувшись, Гулькин оглядел место, где приняла последний бой его застава, пытаясь запомнить все до мелочей. Они вернутся сюда, обязательно вернутся! Даже расплесканная взрывами земля не успеет залечить свои раны, а они уже вернутся. Со всеми почестями похоронят павших. Дадут над их могилами залп памяти. А затем неудержимым стальным потоком покатят на запад, туда, за госграницу. Чтобы покарать вероломных захватчиков, посягнувших на самое святое, на священную русскую землю! В тот миг он и на самом деле ни на мгновение в этом не сомневался…
В тылу врага младлей пробыл недолго. К обеду встретился в лесу с пятью бойцами из родного Августовского погранотряда, так же, как и он, выходящими из окружения. Поскольку Александр оказался старшим по званию, снова принял командование. Двое суток пограничники шли к линии фронта, с пугающей быстротой откатывающейся на восток. Пока не встретились 25 июня с отступающими частями советской стрелковой дивизии, вместе с которыми и вышли к своим. На временном «фильтре» его особенно не терзали: лейтенант ГБ с покрасневшими от хронического недосыпа глазами лишь зафиксировал показания, буркнув: «Спасибо, товарищ младший лейтенант, обождите на улице. Про вашу заставу я в курсе, героически сражались. Хорошо, что с оружием вышли, все меньше вопросов будет. Скоро придет машина, отправитесь в тыл, там решат».
«В тылу» действительно решили быстро: немолодой командир без знаков различия на отворотах гимнастерки и рукавах, то ли случайно, то ли нет оказавшийся в нужном месте и в нужное время, пробежал глазами содержимое тощей папочки, взглянул в глаза Александра холодными, словно лед, глазами и буркнул:
– Единственный выживший? Интересно, коль не врешь. Мы проверим, ты не думай, хорошо проверим. Если соврал – пожалеешь, что на свет народился, точно говорю. Жди здесь, через несколько минут выезжаем. Еще парочку твоих товарищей приведу – и вперед.
От этого взгляда и равнодушного тона странного краскома Сашке неожиданно стало холодно в груди и неприятно засосало под ложечкой. Но он сдержался, разумеется. И стоял, чуть ли не по стойке смирно, пока тот не вернулся вместе с еще двумя пограничниками, Гулькину незнакомыми.
С некоторым удивлением взглянув на младлея, командир хмыкнул, изобразив на лице нечто похожее на улыбку:
– Вообще-то, вольно. Ну, да и хрен с тобой, стойкий оловянный солдатик. Ладно, вон полуторка стоит, видите? Грузитесь, отчаливаем… – Помедлив, коротко бросил: – Как там тебя, Гулькин, что ли?
– Так точно.
– Задержись. На твоей заставе боец служил, старшина Растров. Знаком?
– Так точно, пулеметчиком был.
– Что о нем знаешь?
Сашка помедлил, прежде чем ответить. Вспоминал. Как тащил Серегу с перебитыми ногами, понимая, что жить товарищу осталось от силы несколько минут. И как тот, уже умирая, протянул окровавленную ладонь, прохрипев: «Возьми, лейтенант, родным отдашь».
– Погиб. Геройски. В неравной схватке с немецко-фашистскими захватчиками. Вот, родным просил передать… наверное, вам?
Пошарив в кармане драной, в нескольких местах прожженной гимнастерки – и в какой-то миг внутренне ужаснувшись, неужели потерял?! – Александр отдал собеседнику несколько слипшихся, бурых от засохшей крови бумажных листочков и фотокарточек.
– Наверное, мне… – эхом пробормотал тот, на секунду меняясь в лице. – Спасибо, лейтенант. Лезь в машину, скоро едем.
Забираясь в кузов бортового грузовика, Гулькин незаметно оглянулся. Непонятный командир, коротко коснувшись губами слипшихся документов, бережно убрал их в нагрудный карман и застегнул его, пригладив клапан ладонью. Младший лейтенант торопливо отвернулся, не желая его смущать – и так лишнее увидел. Интересно, кем ему Серега приходится… ну, то есть приходился? Сыном, наверное…
