Кое-как привязавшись к местности, двинулись в обратном направлении, попутно внезапно и выяснив, что ухитрились забраться в немецкий тыл. Связаться со своими возможности не имелось: рацию они с собой не брали, планируя обернуться максимум за сутки. А фашистский «funk»
[25] разбило шальной пулей до состояния полной неремонтопригодности, и радиостанцию пришлось бросить, для гарантии доломав прикладами. Навьючив на пленных пожитки и оружие погибших камрадов, двинулись в обратном направлении. Планируя к рассвету оказаться у своих. И почти дошли…
– Слышь, командир, – выдохнул в Сашкину спину догнавший его Карпышев. – Давай все же хоть на пяток минут притормозим. Пленные совсем сдулись, едва бредут, особенно контуженный. Пусть передохнут, все равно мы тех фрицев, что на опушке окопались, уже всяко обошли. Как думаешь?
– Ну, давай, – нехотя согласился Гулькин, которому отчего-то категорически не хотелось останавливаться. Но товарищ прав, загонят пленных – и что дальше делать? На себе переть? С грузом да по такому снегу? Сворачиваем вон туда, видишь, вроде овражек какой. Там и пересидим минуток с десять. Но не больше, вот-вот светать начнет. Ступайте следом, я первый.
– Принял, – Виктор легонько хлопнул его по плечу, возвращаясь к основной группе.
Передохнув в крохотном распадке и заставив пленных сделать по несколько глотков шнапса, у них же и затрофеенного, собрались двигаться дальше. Но не успели: в морозном предутреннем воздухе курлыкнул первый снаряд, и метрах в пятидесяти вздыбился могучий куст разрыва.
Не теряя ни мгновения, Гулькин рывком поднял ближайшего гитлеровца за лямки ранца и пихнул вперед, свирепо заорав по-немецки:
– Vorwärts! Sie wollen leben – Lauf! Verschieben oder Tod! Schneller!
[26] Мужики, давай обратно, в лес! Укроемся под деревьями! Рассыпались, толпой не бежать! Лыжи бросить!
Остальную часть фразы он проорал исключительно на русском командном, помянув и женщин легкого поведения в крайне интересных положениях, и всем известную мать, и отдых, из-за которого они потеряли добрых десять минут, и неведомых артиллеристов, которым именно сейчас приспичило перемешивать с землей немецкие позиции…
Фрицы оказались понятливыми – ломанулись вперед так, что едва угонишься. Перли по снегу, что те аэросани. То ли Сашкиных матов испугались, то ли жить хотели аж до усрачки, пусть даже и в страшном русском плену. Да еще и ранцы с разряженным оружием не бросили, поскольку приказа такого не получили. Осназовцы рванули следом, спеша укрыться в лесу. А советские гаубицы, судя по ощущениям, калибром как минимум в сто двадцать два мэмэ, продолжали гвоздить квадратно-гнездовым, нащупывая цели. Пока еще не слишком часто, просто пристреливаясь.
«А вот когда беглым накроют – тогда все, пиши пропало, – автоматически подумал Гулькин. – Да твою ж мать, как обидно-то! Совсем немного не успели, самую капельку. Под своими снарядами лягут – и не узнает ведь никто, запишут в пропавшие без вести – и привет. А ведь не хотел останавливаться, зудело что-то в груди, царапало. Как чуял!»
ТУ-ДУМ! – очередной снаряд ударил метрах в двадцати по ходу движения. Падая, Александр успел пихнуть в спину ближайшего пленного, заваливая того в снег. Второй фриц внезапно запаниковал, видимо, впервые попав под артобстрел. Или недавняя контузия так сказалась? Бросив вещи и оружие, плюхнулся на колени и, закрыв голову руками, истошно завыл, раскачиваясь из стороны в сторону. Оказавшийся ближе всех Карпышев рванулся к нему, опрокидывая на землю и падая рядом. И тут же обоих скрыл пронизанный коротким огненным всполохом куст взрыва. Над головой протяжно пропел осколок, заставляя Гулькина уткнуться ничком, следом прошла, запорашивая спину снегом, ударная волна. Было ли это прямое попадание или осколочная граната ударила в нескольких метрах от людей, Сашка так и не понял. Но никто из двоих после разрыва не поднялся. А разбираться времени не осталось.
Боковым зрением отметив, что Максимов с Паршиным еще живы и со всей возможной скоростью несутся к деревьям, он подхватил «своего» фрица и тоже погнал к лесу. Всего метров тридцать осталось, пустяки… Но убежать удалось недалеко – новый взрыв разбросал их, словно тряпичные куклы. Последним, что еще успел заметить осназовец, прежде чем на секунду потерял сознание, было то, что падал пленный плохо, словно внезапно сломавшись в поясе. Самого его, сорвав со спины вещмешок, протащило по насту несколько метров, едва не впечатав боком в комель старой сосны. Еще полметра – и совсем бы кисло стало, как минимум ребра переломало.
Придя в себя, Александр нащупал автомат, отчего-то оказавшийся под коленями, приподнялся на локтях и огляделся. Отброшенного взрывом немца он не видел, только взрыхленный снег, серый от копоти, да торчащую из-под него ребристую подошву ботинка. Убило, что ли? Все равно нужно проверить, вдруг еще жив. Обидно пустыми возвращаться, непрофессионально как-то…
С трудом заняв горизонтальное положение, попытался забросить на плечо автоматный ремень, не сразу поняв, что тот перебит осколком. Голова кружилась, из носа текло, согревая губы и подбородок, что-то липкое и теплое. Мысли скакали стреляными гильзами, соскальзывая с одной на другую, и не позволяли собраться. Пленный, которого нужно оттащить в лес, Витька Карпышев, артиллеристы, машущий рукой и что-то кричащий Костя, темные проплешины гари на снегу, новый автоматный ремень – этот уже никуда не годен, как ножом срезало, в аккурат у антабки, сизый дым над уродливой кляксой воронки, поваленное дерево с расщепленным стволом, снова Паршин, зачем-то бегущий в его сторону, пропавший вещмешок… Так, все, нужно успокоиться! Соберись, подумаешь, контузия, впервые в жизни, что ли? Сейчас, вот уже прямо сейчас он возьмет себя в руки, и все будет хорошо…
Могучая плюха ударной волны нового взрыва опрокинула и впечатала Сашку в снег, щедро отходив по спине комьями мерзлой глины. И, как порой и бывает на войне, это неожиданно привело его в чувство. Впрочем, совсем ненадолго…
* * *
– Да что ж вы такое делаете-то, товарищ лейтенант?! – знакомый голос выдернул Гулькина из нежданно-негаданно нахлынувших грустных воспоминаний. Елки-палки, ну он дает – едва не задремал, пригревшись на солнышке! Даже не заметил, как Оленька подошла: хорош контрразведчик, нечего сказать! Совсем от этой тыловой жизни расслабился, хватку потерял…
Рывком сев, Александр уставился на застывшую в паре метров девушку. Выглядевшую, нужно признать, весьма решительно: руки уперты в бока, лицо раскраснелось от праведного гнева, из-под медицинской шапочки выбивается непокорная русая челка. На несколько секунд он откровенно залюбовался, хоть ситуация к подобному определенно не располагала. Ох, хороша, даже жаль немного, что жених имеется! Так бы и влюбился! Вот честное слово, взял бы – и влюбился, ей-ей! Приударил, как говорится…
– Ну, как вам не стыдно, разве можно так? – продолжила Ольга уже без прежнего возмущения в голосе. – Вам только воспаления легких не хватает! Вставайте немедленно и марш в палату! Мало того, что режим нарушаете, еще и антисанитарию разводите. Здесь лечебное учреждение, а не передовая. А еще командир, фронтовик, в особом отделе служите. Вот доложу врачу, будете знать!
