За разговорами они сами не заметили, как добрались до деревни. Остановившись возле нужного дома, вышли и сразу поняли, что там никто не живет: и ставни закрыты, и двор снегом засыпан чуть не до верха забора.
– Ну что, пошли к соседям за лопатой, – предложил Гуров.
– И ключами – Ильич их деду Матвею оставил, – добавила Лика.
Она пошла первой, Гуров – за ней, с тоской думая, как все-таки трудно иметь дело с человеком, который способен читать чужие мысли.
Сосед, сухонький старик в овчинной душегрейке и обрезанных, не раз чиненных валенках, оказался человеком подозрительным. Он не только самым внимательным образом прочитал все, что было написано в служебном удостоверении Гурова, но еще и на какой-то замусоленный листок все переписал, а потом снова спросил:
– Так чего ж тебе Васька сам ключи не дал?
– Дед Матвей! Ну что ты за человек такой вредный? – вступила в разговор Лика. – У тебя же ключи от дома Костяна есть. Зачем же нам было через всю Москву за ними к Ильичу ехать?
– Ну, есть! – сердито ответил старик. – Только не дам. Еще сопрете там чего-нибудь!
– Да что там брать-то? – язвительно спросила Лика.
– И то правда, – вынужден был согласиться дед. – Васька как дом принял, так добрым людям все и раздал. А чего ж вам тады надо, ежели там ничего нет?
– А ту коробку, что Ильич привез, – объяснила она.
– Ну, привез. Когда-то, бишь, это было? – Дед сделал вид, что задумался.
– Аккурат 5 декабря, в день советской Конституции.
– Точно. Я ему ее еще помогал нести.
– Ой, он помогал! – покачала головой Лика. – Да ты нагнулся и тут же за поясницу схватился!
– Ракулит у меня! – сердито бросил старик.
– Ну, так и натерся бы тогда водкой. Чего ж ты ее вместо этого почти в одну харю выжрал, когда Ильич у тебя тут сидел и ждал, пока в его доме печь протопится. «Ракулит»-то с другой стороны находится!
– От язва баба! И где вас таких только делают! – всплеснул руками старик.
– Ключи давай! – потребовала Лика. – И лопату тоже!
– Ключи, так и быть, дам, – сдался дед. – А вот лопату – шиш! Еще сломаете.
– Ну, тогда ты бульдозером поработаешь. Я тебя на задницу посажу и тобой дорожку к крыльцу расчищу, – пригрозила она. – Но тогда «ракулит» тебе точно обеспечен!
– Да на! – Сердито засопев, дед достал из-за двери лопату. – А ключи сейчас принесу.
Взяв лопату, Лика ушла, а появившийся с ключами старик игриво подмигнул Гурову и восхищенно шепнул:
– Огонь-девка! Повезло тебе с женой!
– Повезло, – понуро согласился Лев и мысленно продолжил: «Только, к сожалению, не мне».
Лопату он у Лики, конечно, отобрал и расчистил дорожку сам. Когда они вошли в дом, он невольно чертыхнулся, и было отчего – Садовников расставил по шкафчикам и полочкам и развесил по стенам все содержимое коробки, которая сейчас пустой валялась в сенях. Будь все в ней, они бы забрали ее и уехали, а теперь придется в этом стылом доме мерзнуть.
– Будем собирать, – решил Гуров. – Главное, ничего не пропустить.
– Подождите! – остановила его Лика.
Со сосредоточенным видом она медленно ходила от одной вещи к другой, брала некоторые в руки, внимательно рассматривала, только что не прислушивалась. Закончив со статуэтками и бюстами, перешла к висевшим на стенах фотографиям в рамочках. Останавливалась напротив каждой, всматривалась, снимала со стены и вертела в руках, пока вдруг не положила одну из них, в старой ободранной деревянной рамке, на стол, прямо ногтем отогнула маленькие гвоздики и сняла картонку задней стенки. Под ней оказалась еще одна задняя стенка из обычного белого ватмана, к которой был приклеен завернутый в полиэтилен маленький металлический квадратик – карта памяти.
– Вот и все, – просто сказала Лика.
Гуров шумно выдохнул – он только сейчас почувствовал, что все это время простоял, затаив дыхание.
– Ну, Лика! – невольно воскликнул он. – Да тебя в этой вашей конторе должны на руках носить!
– А почему вы думаете, что не носят? – с шутливым высокомерием поинтересовалась она.
Лев подошел к столу, посмотрел на снимок и призадумался, потому что на нем были сфотографированы молодые он и Садовников, стоящие на фоне бюста Ленина, который в те времена находился в вестибюле тогда еще не Главка, а просто МУРа.
– Что не так? – увидев его состояние, настороженно спросила Лика и тоже посмотрела на фотографию. – А я, честно говоря, на изображение и внимания не обратила.
– Судя по всему, Ильич предполагал, что с ним может что-то произойти, и оставил мне вот такой знак, чтобы я знал, где искать. Он наверняка и письменное распоряжение какое-нибудь оставил, чтобы этот снимок попал ко мне, как память о нашей молодости. Я бы, конечно, захотел сменить рамку и обнаружил бы это послание. Давай-ка, девочка, быстро закругляться и возвращаться в Москву. Здесь должно быть что-то очень и очень важное.
– Если меня за руль пустите, мигом домчимся, – предложила она.
– Номера у меня не те, – развел руками Лев.
Он аккуратно положил карту памяти между страницами своей записной книжки, потом они заперли дом, вернули ключи и лопату деду Матвею и отправились в путь. По дороге решили, что не будут «свистать всех наверх», а сначала послушают или посмотрят все сами – вдруг, паче чаяния, там ничего важного не окажется, и они только людей от работы оторвут.
Пока варился кофе, который караулил Лев, Лика все наладила, и вот они, устроившись в кабинете, приготовились слушать и смотреть, но это оказалась только аудиозапись. Разговор происходил явно где-то на природе, потому что слышался плеск воды и звук работающих лодочных моторов.
«– Ну и чего ты меня сюда вытащил? – раздался голос Садовникова. – Неужели нельзя было в кабинете поговорить?
– Нельзя! Уж очень тема деликатная, – ответил ему Болотин и, помолчав, продолжил: – Наши с Гуровым пути разошлись. К сожалению. Я перед ним ни в чем не виноват, так что пусть это останется на его совести. Но, как бы то ни было, он человек порядочный и не стал бы своей головой ручаться за предателя или подлеца. А за тебя он поручился. Оснований не верить ему у меня нет. Ты можешь мне гарантировать, что, о чем бы мы ни говорили, это останется между нами двумя? Даже если мы ни о чем не договоримся.
– Даю тебе слово офицера и коммуниста, что все останется между нами, – очень серьезно произнес Садовников. – Но, может, ты все-таки скажешь, в чем дело?
– В том, что я все хорошо обдумал и понял, что кто-то поставил себе целью меня разорить. Какие у концерна убытки после той тотальной проверки, ты сам знаешь. Нищета нам не грозит, но потрепали меня изрядно. Конечно, я мог бы поднапрячься и выправить положение, но зачем? Точнее, для кого? Петька, на которого я возлагал все свои надежды, сломался. Пьет не просыхая. Ольга в бизнесе ничего не понимает. Девочки еще маленькие, да и не женское это дело. Зятья еще неизвестно когда и какие будут, так что я на них не закладываюсь. Гошка меня тоже разочаровал, не в нашу породу пошел, а в Галькину. Учиться не хочет, ему бы все играть в свои «стрелялки-догонялки». Да и не успею я его уже до ума довести – у меня эта проверка десять лет жизни забрала. Так что я решил свой бизнес здесь ликвидировать и уехать с семьей за границу. Если этой стране не нужны люди, которые на ее благо работают, то и мне такая страна не нужна. Буду смотреть, как девочки мои растут, наблюдать, как по весне яблони в саду цветут, на рыбалку ездить… Одним словом, жить! Потому что я с этим бизнесом жизни, считай, и не видел: все работа да работа. В общем, помощь мне твоя нужна.
