– Почему здесь так много людей? – спросила я, протягивая Рену свой шлем, чтобы он спрятал его под сиденье.
– Сейчас лето, все выходят гулять. Да и туристы слетаются стаями. Стаями, отвечаю!
Я покачала головой:
– Ты немножко странный.
– Это мне уже говорили.
– Так на что мы идем смотреть?
– На мост. Понте-Веккьо переводится как «Старый мост». Он стоит на реке Арно. Пойдем, нам сюда.
Я изо всех сил старалась не потерять Рена в толпе, через которую он пробивался, расталкивая прохожих локтями. Не прошло и года, а мы уже стояли на широком тротуаре у реки. Темная и загадочная Арно, освещенная мерцающими лампочками, словно красная дорожка, исчезала в обоих направлениях.
Я застыла, впитывая в себя это зрелище.
– Рен… Здесь очень красиво. Поверить не могу, что тут живут люди.
– Вроде тебя?
Я взглянула на Рена. Он улыбался. Пф.
– Нуда, пожалуй.
– Не спеши удивляться: скоро ты увидишь то, что заставит тебя навсегда остаться во Флоренции.
Толпа все стремилась разделить нас, так что мы взялись за руки и пошли вверх по реке, перешагнув через патлатого парня, который сидел спиной к воде, играл на видавшей виды гитаре «Imagine
[45]» и пел с сильным акцентом.
– Ваабрази-и фсех люде-ей, – передразнил его Рен. – У папы есть книжка, в которой итальянцев якобы учат петь английские песни. Ему не помешало бы ее почитать.
– Эй! Главное, что он вкладывает в это душу. Навевает ностальгию.
У меня вспотела ладонь, но не успела я сказать об этом Рену, как он ослабил хватку и положил обе руки мне на плечи:
– Готова проглотить жвачку?
– Что?
– Готова увидеть Понте-Веккьо?
– Конечно. За этим мы сюда и пришли.
Рен развернулся:
– Нам туда.
Тротуар привел нас к небольшому пешеходному мосту, покрытому асфальтом. На нем расположились лавочки с поддельными дизайнерскими сумками и солнечными очками, у которых роились туристы.
– Это он? – спросила я, стараясь не выдать свое разочарование. Может, на закате он выглядит круче?
Рен захохотал:
– Нет! Это не тот мост. Уж поверь мне, ты поймешь, что это он, когда его увидишь.
Когда мы шли по мосту, нам перегородил путь темнокожий продавец:
– Юнец, возьмешь красивую сумочку от «Прада» для своей девушки? Она стоит пятьсот евро, а тебе я отдам за десять. И тебя по-настоящему полюбят!
– Нет, спасибо.
Я толкнула его локтем:
– Даже не знаю, Рен, предложение-то неплохое. Десять евро за настоящую любовь!
Он улыбнулся и остановился посреди моста:
– Ты не заметила, да?
– Не заметила чт… О!
Я подбежала к перилам. В четверти мили от нас простирался мост, который словно был построен феями. Три каменные арки изящно вытягивались из воды, и весь он состоял из разноцветных домиков, нависших над рекой. В центре моста виднелись три маленькие арки. Все это великолепие освещало ночь золотом, а его отражение в глади воды нежно мерцало.
Жвачка официально проглочена.
Рен расплылся в улыбке.
– Ух ты. Даже не знаю, что сказать.
– Вот видишь? Пойдем. – Он посмотрел направо, потом налево и бросился с моста, как прыгун с шестом.
– Рен!
Я наклонилась, честно ожидая увидеть, как он по-собачьи плывет к Понте-Веккьо, но вместо этого столкнулась с ним нос к носу. Он ютился на крошечном, размером с небольшой стол, выступе на пару футов ниже самого моста и выглядел крайне довольным собой.
– Я ожидала всплеска.
– Знаю. Спускайся ко мне. Только смотри, чтобы тебя никто не видел.
Я оглянулась через плечо. Прохожие были слишком заняты всеми этими поддельными сумочками от «Прада» и не обращали на меня внимания. Я перелезла через перила и спрыгнула к Рену:
– Это разрешено?
– Нет, конечно. Но вид открывается потрясающий.
– Невероятно.
Мы оказались ниже всего на несколько футов, но людской шум до нас почти не доносился, и – клянусь – Понте-Веккьо светился еще ярче и казался еще величественнее. Меня накрыло ощущение торжественности и благоговения. Словно я пришла в церковь. Вот только мне хотелось остаться здесь на всю жизнь.
– Что скажешь? – спросил Рен.
– Напоминает мне о том, как мы с мамой поехали на поле маков в Калифорнии, причем в самое подходящее время: все они цвели. Это было волшебно.
– Как Понте-Веккьо?
– Да.
Рен подобрался ко мне поближе, и мы оба оперлись на стену, молча глядя на Понте-Веккьо. Я наконец отыскала свое место. Мама словно машет мне с моста. Ее почти можно разглядеть, если прищуриться. Глаза заволокло туманом, и яркие огни Понте-Веккьо превратились в расплывчатые золотые нимбы. Я вытерла слезы, притворяясь, что мне в глаза попала некая загадочная пыль Арно.
Рен непривычно затих. Когда мой наплыв эмоций прошел, я спросила его:
– Почему он называется «Старый мост»? Здесь же все старое?
– Это единственный мост, переживший Вторую мировую, и невероятно древний, даже по итальянским меркам. Чуть ли не средневековый. Эти цветные домики были мясными лавками. Мясники открывали окна и выбрасывали кровь с кишками в реку.
– Не может быть. – Я посмотрела на окна – почти все с зелеными ставнями, закрытыми на ночь. – Они для этого слишком хорошенькие. А теперь там что?
– Элитные ювелирные магазинчики. Видишь окошечки на самом верху моста?
– Да, – кивнула я.
– Они ведут в крытую галерею – Коридор Вазари. Благодаря ей Медичи передвигались по Флоренции, не выходя на улицы города.
– Предки Елены.
– Esattamente
[46]. Чтобы не смешиваться с толпой простого люда. А мясников оттуда выгнал Козимо Медичи. Он хотел сделать мост престижным местом. – Рен перевел взгляд на меня: – А что за книжку ты читала? Я про ту, которую ты хранишь под кроватью.
Я ему доверяю. Не успела я задуматься над ответом, как эти слова вспыхнули в моем мозгу. Что с того, что мы с Реном знакомы всего два дня? Я и правда ему доверяю.
Я достала книжку из сумочки.
– Это мамин дневник. Она жила во Флоренции, когда забеременела мной. Тут описана ее жизнь в Италии. Мама отправила его на кладбище перед смертью.
