Смех давал эмоциональную разрядку.
Первой ржать прекратила Журавль. Она резко замолчала и сухо потребовала, чтобы ей рассказали еще раз все подробно. Говорить пришлось мне. Кирилл изредка что-то добавлял веселым тоном и изредка посматривал на наручные часы – неброские, но, как мне почему-то показалось, очень дорогие.
– Вот оно что, – сказала Снежная королева, выслушав нас. – Опять подцепила музыканта и опять мне ничего не сказала.
– Я собиралась, – возмутилась я.
– Опять подцепила? – заинтересовался Кирилл. – А кого?
– Кого надо, того и подцепила, есть тут один, – ничего не стала говорить ему Нинка, которая тет-а-тет относилась к Кезону не как к любимому музыканту, чьи песни она знала и фальшиво пела, а как к какому-то очередному типу, решившему с ней познакомиться – то есть никак и с долей призрения.
– Жалко, что я не первый. Дамы, я откланиваюсь, – лучезарно улыбнулся Кирилл, в очередной раз глянув на часы.
Он встал и направил стопы в сторону балкона, явно вновь намереваясь перелезть. При этом парень немного хромал – на ту ногу, куда ему заехала Журавль. – Мне пора. Концерт, все дела. Менеджер уже злится. А Гектор не любит задержек.
– Пока, – почти с облегчением сказала я ему.
– Коломенское – в силе, – подмигнул он мне. – Можем погулять втроем. Весело будет.
Он открыл балконную дверь, запуская в номер осенний ветер.
– Не смейся надо мной, – вдруг сказала ему вслед Нинка. Я удивленно на нее глянула.
Кирилл обернулся и пытливо посмотрел на девушку.
– Я, и правда, люблю вашу музыку. Даже если ты – первоклассный клоун, а твой длинноволосый дружок – отвратительный ублюдок.
– Это я ценю, – кивнул Кезон совершенно серьезно и как-то даже изменился – неуловимо, но ощутимо. – Так и должно быть. Спасибо, Нина. Надеюсь, на концерте тебе понравится.
И он ушел. Через балкон. Музыкант из знаменитой на весь свет группы, который оказался моим соотечественником.
– «Корвалолу» мне, – слабым голосом сказала Нинка.
– Нету, – развела я руками.
– Тогда водки, – не растерялась подруга.
– Совсем, что ли? – покрутила я пальцем у виска. И принесла ей еще один стакан ледяной воды, видя, что подруга явно не в себе.
– Я в таком ауте, что даже почти забыла про стервятника, – чуть более окрепшим голосом созналась Журавль и вдруг завопила, схватив меня за руки:
– Почему ты меня не остановила?!
– Кто сможет остановить танк? – резонно осведомилась я. – Он даже сам себя остановить не в силах.
– Я, по-твоему, танк?!
– Танк в юбке. Очень милый танк, – улыбнулась я ей.
– Мне не снится? Я, правда, била Кеззи? А мы эротично смотрелись, когда я на нем сидела? – с любопытством спросила Ниночка.
– Ну, так, – уклончиво отвечала я. – Отчасти.
– Почему ты нас не сфотографировала?!
От Нинки никогда не знаешь, чего ждать.
– Потому, – отрезала я. – Что ты несешь, Журавль?! Ты едва не покалечила звезду! Кстати, а другая звезда-то в порядке? – вспомнила я про Гектора. – Что у вас там вообще было-то?
Нинка мигом помрачнела.
– Оказывается, я умею ошибаться, – выдала она.
– Да ты что! – сделала я вид, что безумно удивилась. – Вот это да! Невероятно.
– Не смешно, Радова, – нахмурилась Журавль. – Я все больше убеждаюсь, что единственное в мире совершенство – это я.
Рассказ ее был недолгим, но эмоциональным.
* * *
До ресторана Ниночка и Гектор доехали в одной машине – шикарном «Мерседесе», сидя на заднем сиденье. Волнующаяся рядом с мужчиной мечты Ниночка тотчас приняла соблазнительную, по ее мнению, позу, сев так, что платье открыло ее длинные стройные ноги до той самой грани, которую называют «приличие». Чувствовала она себя на все сто – уверенной в себе королевой, зная, что сейчас все в ней идеально: и макияж, и прическа, и маникюр. Только вот на Гектора, казалось, это не произвело должного впечатления. Они перебросились парой ничего не значащих слов, а затем музыкант откинулся на спинку кожаного сиденья, вставив в уши наушники – судя по звукам, в его плеере играл разъяренный скандинавский метал, сопровождаемый грозным вокалом. Глаза Гектор тоже закрыл, и это дало Ниночке возможность наблюдать за музыкантом, не боясь быть застуканной.
Гектор производил впечатление человека властного, впадающего в крайности – в жизни казался флегматиком, на сцене – ярым холериком. К тому же в гриме Гектор выглядел более задорно, зловеще, как человек с душой демона, на заретушированных фото – более красивым, изящным, плавным, а в жизни – немного иначе.
Может быть, его нельзя было назвать красивым, но его внешность все же отличалась своеобразной холодной мрачной яркостью, и дело было не только в длинных черных волосах, широком развороте плеч и низком негромком голосе. Наверное, дело было в его взгляде – тяжелом, равнодушном, пронзающем насквозь; мимике – почти неподвижной, отчего лицо его казалось вырезанным из камня; опущенных уголках тонких бескровных губ. К тому же лицо его казалось несколько асимметрично – одна бровь выше другой, и нос несколько искривлен. И вены на руках были видны отчетливо – выпирали из-под бледной тонкой кожи, а ладони нельзя было назвать аристократическими – хоть пальцы и были длинными, зато кожа на них была грубая от игры на гитаре.
Гектор был так добр, что перед лестницей подал Ниночке ладонь, когда рядом стояли журналисты и фотографы, помогая спуститься, и она поняла отчего-то, что руки у него совсем не нежные. У Келлы руки тоже были далеко не нежными, но держали они Нину совсем иначе – куда более бережно, осторожно.
Это сравнение, неожиданно пришедшее девушке в голову, ей совсем не понравилось, и она попыталась избавиться от образа синеволосого, застрявшего в мыслях.
Тот ухмылялся, как обезьяна, и говорил: «Ну, давай, Демоница, попробуй, охмури его!». И смеялся. И так всю дорогу.
– Придурок, – прошипела Журавль.
– Что? – не понял Гектор, сняв наушники, – они почти уже приехали к ресторану.
– Это я так радуюсь, – нашлась девушка и ослепительно улыбнулась музыканту.
Когда они шли в ресторан, с охраной и вновь какими-то вездесущими журналистами, а где-то позади орали что-то поклонники, Нинка почувствовала себя почти звездой. Мысленно она даже примерила на себя роль супруги Гектора, и ей это понравилось. То, что сам Гектор об этом еще не знал, не особо смущало девушку.
В ресторане – совершенно пустом, но из окон которого открывался великолепный вид на город – Гектор тоже не спешил начать разговор. Выглядел он сонно, как человек, не спавший всю ночь, и к красавице-блондинке относился совсем уж как-то равнодушно, словно не замечая всех ее многочисленных попыток позаигрывать с ним. Соблазнительные позы, томные взгляды, закушенные губы и все прочие методы обольщения, которыми Журавль владела едва ли не в совершенстве, на Гектора особого впечатления не произвели. Разговаривал он односложно, зевал и минут пятнадцать вообще разговаривал по телефону – видимо, на родном норвежском языке. Все это девушку злило, как и то, что поесть в таком шикарном месте ей не удастся – нужно сохранять видимость того, что питается она аки пташка райская. Иначе – некомильфо.
