– Наверное, подумают, что мы жмоты, – звонко расхохоталась я на улице.
– Почему?
– Забрали с собой вино. Неэтично, наверное.
– Неэтично не платить за себя, – верно заметил Антон и сказал мягко: – Не думай о глупостях, Катя. Ты слишком много о них думаешь.
– А о чем мне думать? – подняла я на него голову, улыбаясь.
– Обо мне, – ничуть не растерялся Тропинин.
И мы направились в сторону отеля и еще часа два провели на улице, разговаривая, целуясь – теперь уже почти целомудренно, делясь переживаниями и даже убегая друг от друга, явно при этом смущая прохожих.
В отеле на меня как-то странно глянула девушка-администратор: сначала я жила с Нинкой, теперь – с парнем, от которого не могу отлипнуть, но, естественно, ничего не сказала, улыбнулась профессионально и пожелала доброй ночи.
– Устала, детка? – спросил меня Антон, когда мы стояли в холле, ожидая лифт.
– Совсем нет, – покачала я головой и сжала его ладонь. – Боже, как же я рада, что ты приехал. Ты загордишься, но сегодня один из самых счастливых дней в моей жизни. Но у тебя не начнутся проблемы, что ты уехал?
– У меня начнутся проблемы, если я долго не буду видеть тебя, – сказали мне в ответ.
Створки перед нами раскрылись, и мы шагнули в пустой лифт.
Лифт, однако, как-то по-особенному действовал на нас. Оказавшись вдвоем, мы вновь потянулись друг к другу, и белое солнце, как оказалось, еще не опустилось за горизонт; оно поднималось все выше и выше, мне становилось все жарче и жарче. С этим же жаром я целовала Антона и сильно сжимала пальцы на его плечах.
Когда до нашего этажа оставалось совсем чуть-чуть, Антон вдруг, убрав руку с моего затылка, нажал на стоп, лифт послушно замер, и вновь прильнул к моим губам. Он прижал меня к стене, придерживая одной рукой, потому как от переизбытка эмоций и чувств у меня начала кружиться голова, а второй требовательно касаясь лица, шеи, плеч, опуская руку ниже, словно проверяя – сдамся ли? При этом он целовался так, что хотелось кричать от умопомрачения: это, наверное, был самый наполненный наш поцелуй, самый рванный, когда только от простых прикосновений губ к губам сносило башню – напрочь. И каждое новое прикосновение порождало желание прикосновений новых, еще более чувственных, еще более неистовых, еще более жарких.
Свет внутри разгорался все ярче.
Нежность передала эстафету чему-то более глубокому.
И мне казалось, что если раньше я ходила по воде, стояла в ней по пояс, то теперь на меня накатывала одна бархатная волна за другой, и морская пена омывала лицо.
Я не знаю, сколько мы пробыли в лифте. Минуту или час.
– Антош, – прошептала я.
– Что? – он замер. В тот момент мне показалось, что он испугался, подумав, что сделал что-то не так.
– Пора идти, – прошептала я, грея замерзшие руки под его расстегнутой кожаной курткой, и он вновь нажал на кнопку.
Я не помню, как мы открывали дверь и ворвались в номер: оба растрепанные, с горящими глазами и гулко стучащими сердцами. Мы стянули обувь, куртки, и я даже не помню, как мы оказались в одной из спален, на мягкой кровати. Он уронил меня на крвоать, нависнув сверху, и от каждого его прикосновения теплый свет внутри разгорался все ярче и ярче.
Остановились мы только тогда, когда стащили друг с друга футболки.
– Ты… хочешь? – Антон не отрываясь, жадно смотрел на меня, опираясь на вытянутые руки по обе стороны от моей головы. В серых блестящих глазах был вопрос, и я поняла его.
И уже знала ответ.
Правильный ответ.
– Я так тебя люблю, – просто сказала я срывающимся голосом, провела дрожащими от нетерпения пальцами по его лицу и за шею притянула к себе, обнимая так крепко, как только могла.
Больше мы не разговаривали: губы наши были заняты. А мысли… Их и не было вовсе.
Осталась только любовь и ничего больше.
Оставалось только любить.
Одежда упала на пол, а души взлетели вверх, проламывая потолок, и неслись вверх, пока не закружились в танце где-то там, среди звезд и комет, в вечности размером со Вселенную.
Я никогда не была так близка к Антону, и смущение и скромность покинули меня. Их сменили нежность и безрассудность. А уже им на смену пришло наслаждение, болезненное, хлесткое, но яркое.
Откровенные прикосновения сводили с ума, заставляя с трудом сдерживать крики.
– Не молчи, – шепнул он мне в какой-то момент, прекрасно все понимая, и вновь поцеловал: сначала в напряженную шею, затем в губы.
Солнце внутри меня всходило все выше и выше, и вскоре оказалось в зените, в полном своем всевластье. Острые горячие лучи пронзали насквозь, заставляя кусать губы, цепляться пальцами за простынь, сцеплять зубы, чтобы не выпустить крик, рвущийся наружу. И Антон умело направлял эти лучи, знал, где и как нужно коснуться, чтобы бархатные волны накрывали меня с головой, и я упивалась этим, выгибаясь под ним дугой.
Я упивалась его горячим прерывистым дыханием.
Упивалась его сердцебиением.
Его душой и телом, которое было также прекрасно и любимо мною.
Я узнавала Антона заново, прижимаясь к нему всем телом и требуя от него того же. Жадно припадала к его губам, разрешала все, что он хотел, а себе позволяла все, что хочу сама – любые прикосновения, любые поцелуи, любые слова.
Никаких запретов. Только любовь. Только он и я.
…а после белое солнце взорвалось, и тысячи его осколков ранили меня, и я сама стала солнцем, сияющим и огромным.
Требовательным и нежным.
Любящим и любимым.
Единственным в небе.
Я с силой цеплялась за широкую спину Антона, наверняка оставляя на ней следы от ногтей, обнимала за напряженные плечи, льнула к груди, чувствуя, как быстро стучит его сердце. Я тонула в любви, как в море, – теперь меня затянуло ко дну, и не хватало воздуха, и голова шла кругом, но рядом был тот, кого я любила, и я ничего не боялась.
Желания и движения не смущали. То, что происходило, не казалось пошлым или безнравственным. Это было так естественно и так правильно, что казалось – иначе просто и быть не может.
Его мышцы на спине под моими руками дрогнули, и Антон едва слышно прошептал мое имя, склонив свое лицо к моему. Светлые пряди упали на его лоб, глаза были широко открыты – и он смотрел прямо на меня затуманенным взглядом.
Как бы странно это ни звучало, случившееся подарило более глубинную духовную близость, основой которой было сумасшедшее взаимное влечение.
Антон откинулся на спину, повернув голову и пьяно глядя на меня, а я точно таким же взглядом смотрела на него, даже и не стараясь выровнять дыхание.
Неужели он мой?
