Я вздохнула, убирая обеими руками непослушные волосы за спину. Слушать эти откровенные слова было страшно. Антон так говорил о своих чувствах к Алине, что мне показалось, будто бы ревность опустила мои ладони в ванну с холодной водой и кубиками ядовитого льда.
Я знала, что Алине не вернуть Антона, что между ними ничего нет и не будет, но слушать о чувствах к другой, пусть даже уже не чувствах, а воспоминаниях, было почти пыткой.
Ты же сама начала этот разговор. Терпи.
– Что с тобой? – спросил Антон.
– Ты так рассказываешь о том, что было между тобой и Алиной, что я чувствую себя совершенно ненужной.
– Глупости, – свел он брови к переносице, на которую падала причудливая тень.
– А если я окажусь твоим очередным алкоголем?
– Ты – шоколад, – погладил он меня по волосам. Это незамысловатое простое касание успокаивало.
– Это не изысканно. По-детски.
– Не неси глупостей, – вдруг рассердился вмиг Антон и выдохнул, словно успокаиваясь. – Кажется, мне придется кое-чему научиться.
– Чему? – подняла я на него глаза.
– Поднимать тебе самооценку. Раньше я этого никогда не делал. Но если мне придется тысячу раз повторить тебе, что ты – особенная, я повторю это. И заставлю тебя слушать. – Его тон был весьма серьезным. А в глазах летала неуловимая смешинка.
– А твоя самооценка наверняка зашкаливает, – проворчала я, уткнувшись лбом в его плечо на несколько секунд.
– Могу с уверенностью сказать тебе, что я лучше большинства людей, которых сам же встречал. Но не лучше тебя, Катя. А какой была твоя любовь к фотографишке? – спросил вдруг он без перехода, и я удивленно взглянула на его лицо. – С каким вкусом?
– Его зовут Максим, – напомнила я.
– Мне все равно, как его зовут, – отмахнулся блондин. – Ответь.
– Моя любовь к нему была-а-а… – Я задумалась. – Не знаю. Это было как… Как сияние солнца, когда лежишь летним жарким днем на песчаном пляже и слышишь, как волны бьются о берег. И в голове нет никаких мыслей. А когда открываешь глаза, то над тобой только километры неба. А вкус – вкус подтаявшего на солнце мороженого.
– Солнце – самый большой объект Солнечной системы. И ее центр. А кто тогда я?
Я хотела сказать, что он – моя Вселенная, но промолчала. Теперь его очередь мучиться.
Чтобы не отвечать, я наклонилась, подняла огрызок мела и нарисовала на асфальте кривоватую бабочку.
– Да, детка, – присел на корточки рядом с рисунком, освещаемым фонарем, Кей, – талант отца обошел тебя стороной. Дай-ка мне.
– И что ты собрался рисовать, талантливый наш? – в шутку обиделась я. Мне давно было известно, что рисовать – это не мое.
Мне ничего не ответили, но вскоре я увидела шедевр его живописи.
«Ты – моя», – гласила надпись на асфальте. Антон улыбался.
Он бы еще тебе на спине крестик нарисовал, как отметину, что ты – его собственность.
Отстань, почему ты вечно влезаешь в самые романтичные моменты?!
Потому что я чую – скоро тебя вновь обманут, милая, но крайне глупая Катя.
– А на что похожа твоя любовь ко мне? Какого она вкуса? – выдернул меня из мыслей негромкий обволакивающий голос Тропинина. Наверное, если бы я раньше услышала такой его голос, я бы и не поняла, кому он принадлежит – Антону или Кею.
– Чувства к тебе похожи на то… Когда сидишь на незнакомом берегу реки августовской ночью, – прислушалась я сама к себе и словно увидела эту картину. – Слышишь шум реки, шелест листьев, ежишься от легкого холода. Рядом тлеет костер и запах дыма витает в воздухе. И звезды в этой ночи мерцают как светлячки. И звездное небо отражается в темной глади воды. И в руках вода – родниковая. Чистая, свежая.
– И ты сидишь одна на этом берегу? – спросил Антон, словно подсмотрев мое мимолетное видение.
– Одна.
– А я?
– А ты сидишь на берегу напротив, – отвечала я.
– И мы всего лишь смотрим друг на друга? – почти прошептал он.
– А что нам остается делать? – пожала я плечами.
– Я могу переплыть реку, – предложил Антон искренне. – Я хорошо плаваю, – зачем-то уточнил парень, хотя я теперь и так уже знала, что когда-то он серьезно занимался плаванием и даже имел юношеский разряд. Возможно, если бы не его мама, Антон мог быть не знаменитым музыкантом, а знаменитым спортсменом. Как знать…
– Но я не хочу ждать, пока ты переплывешь эту реку, – возразила я, понимая, как странно звучит наш разговор. – Мы должны встретиться на середине реки.
– Ты умеешь плавать?
– Очень плохо, – призналась я.
– Но тогда ты можешь утонуть, – слишком серьезно подошел к моей фантазии Тропинин.
– Я постараюсь этого не сделать, Антон, – пообещала я.
Он вновь взял мою руку в свою, и мы пошли дальше, оставив тихий дворик с каруселью и «классиками».
– Знаешь, почему я стал плавать? – вдруг спросил Тропинин.
– Почему? – полюбопытствовала я.
– В детстве, когда мать с отцом еще жили вместе, мы всей семьей поехали на реку. Кирилл был на берегу, помогал матери, а я зашел дальше, чем следовало. Течение было быстрым, меня стало уносить. Я испугался, пытался выплыть, стал захлебываться. Начал тонуть.
Я сглотнула – о прежней жизни Антона я знала ничтожно мало, и эта его история, рассказанная обыденным голосом, страшила.
Видя мои глаза, парень лишь улыбнулся.
– Ничего страшного не произошло, даже и мать, наверное, не помнит об этом. Отец был рядом и помог мне, вытащил, даже ругать не стал. Мне было страшно, но я молчал. Боялся, что мать начнет кричать. Я никому этого не говорил, Катя, но с тех пор я страшно боялся воды. Даже в душ идти одно время не хотел, – ухмыльнулся он, и я представила картину, как мама заставляет маленького Антона идти мыться, а он упрямится и твердит, что никуда не пойдет. Наверное, это было забавно, но в эти секунды мне не было смешно.
– Ты стал плавать, чтобы побороть страх перед водой, да? – спросила я.
– Да. И я сделал это. – В его ровном голосе не было ни хвастовства, ни торжества – лишь сухая констатация факта. – С трудом, но я полюбил воду. И сам стал водой, – посмотрел он мне в глаза. – Забавно? Я стал своим страхом. Стать тем, чего боишься, – высшая форма самоистязания. Я в этом спец, – добавил Антон шутливо.
– Ты, – я осторожно перебирала слова в уме, – весьма необычный человек, Кейтон Тропинин.
Он одарил меня задумчивым взглядом.
– Многие даже во взрослом возрасте не могут справиться со своими страхами. – Я вспомнила и о своей собственной гемофобии – панической боязни крови. Наверное, для Антона вновь оказаться в воде было сродни тому, если меня попросят умыть руки и лицо в крови.
