Несколько минут Антон увлеченно настраивал гитару на слух. А я искала нужную песню в Интернете. Вскоре мой палец коснулся кнопки «плей», и комната наполнилась приятной музыкой. «Моя вольная песня» была довольно старой, но красота ее за годы существования никуда, естественно, не делась.
Антон слушал внимательно, и мне даже казалось, что видит он не кадры из видео, а ноты, вылетающие за пределы экрана.
Мы прослушали песню трижды, без остановок, и за это время мой светловолосый музыкант ни разу ничего не сказал. Он то ли запоминал, то ли пытался вникнуть – но не в слова, а в само звучание, в его глубинный эмоциональный уровень.
На его лбу появились едва заметные морщинки, в глазах – новое незнакомое выражение. В эти минуты мне открывался совершенно другой человек, тот, кого я не видела в незаметном рассудительном Антоне, не замечала и в эпатажном самовлюбленном Кее. Да, я прекрасно знала, что этот человек – музыкант, что он отлично играет на нескольких инструментах, здорово поет, много репетирует, выступает, записывается в студии, но я не осознавала, наверное, насколько это все важно для Тропинина, насколько он сам состоит из музыки. Я воспринимала его сквозь призму отношений. И он не давал возможности начать воспринимать его как-либо иначе – и только сейчас стал открываться.
Кто он на самом деле?
Эй, Кейтон, я узнаю о тебе все.
– Итальянский не потяну, – честно сообщил парень, нажав на «стоп». – Не знаю его.
– Может, будешь петь на русском? – предложила я, вспомнив, как ловко он придумал «Колыбельную» в автомобиле, когда они вместе с Келлой везли меня и пьяную Нинку домой.
– Не буду, – отрезал Антон. – Не собираюсь поганить хорошую вещь.
– Что значит поганить? – нахмурилась я. – Ты же пишешь стихи для песен, почему бы тебе…
– Нет, – покачал он головой. – Эта песня хороша, хоть и звучание старое, и стиль не мой, но в ней есть индивидуальность. Я не повторю. А копировать не желаю.
Он вдруг стал наигрывать мелодию на гитаре – все-таки запомнил. Или пропустил сквозь себя. Не знаю, как называется это у музыкантов. В музыкальной школе я всегда зубрила ноты и могла сносно по ним играть в конце обучения, но вот на слух подбирала отвратительно.
– Ты знаешь, чего он ждет? – вдруг спросил у меня Тропинин, резко заглушив ребром ладони струны.
– Песню? – непонимающе спросила я.
– Нет, – он прикрыл ресницы, как будто прислушиваясь к себе. – Он – слушатель. А слушатели ждут не песен. Вернее, не только их.
– А чего же? – приподняла я бровь.
– Они ждут эмоций, – с полуулыбкой отозвался Кейтон. – Эмоций, которые подарит или песня, или выступление, или игра – как тебе будет угодно. Ты можешь исполнить композицию идеально с технической точки зрения, но вот тут, – он легонько коснулся груди с левой стороны, – все останется по-прежнему. А можешь сыграть так, что адреналин зашкалит за все пределы. И внутри все рванет. Каждая жила, каждая вена. Я называю это пробуждение, – продолжал парень с легкой душой, чем-то вновь неуловимо напоминая мне Томаса. – Многие не могут самостоятельно пробудить в себе эмоции, чувства, память. И им нужны стимуляторы. Им нужны мы. Те, кто может катализировать процесс пробуждения.
Он говорил с таким убеждением, так захватывающе, волнительно, с едва заметным надрывом, что я буквально заслушалась его звучным голосом с интонациями человека, увлеченного своим делом почти до болезненной тонкой грани, неистового и идущего вперед, несмотря ни на что.
– Я хочу заставить этого итальянца, – он замолчал, подыскивая слово, – проснуться.
– Зачем?
– Это ведь интересно. Понять, как и чем можно зацепить человека. Да и я не делаю ничего наполовину. Он хочет, чтобы я выступил, и я покажу, на что способен.
В эти минуты Антон еще больше притягивал меня к себе, но не внешностью – внутренней энергетикой.
– Закрой глаза, – попросил он вдруг.
– Что? – не поняла я.
– Закрой-закрой, – сказал он и, как в награду – себе, не мне, поцеловал в щеку. Такое простое действо, почти неуловимое прикосновение – и меня прошила волна воздушной нежности.
– Сядь удобно. Расслабься. Отпусти мысли, – словно гипнотизер, говорил он. – И просто слушай.
Я откинулась на спинку дивана, а он взял ноутбук с моих колен и вновь включил песню, держа меня за руку. То ли виною стали его слова, полные убежденности, то ли сам факт его присутствия, то ли накопившаяся физическая и эмоциональная усталость, но в какой-то момент мне показалось, что я иду по бесконечному пляжу с белым песком и спокойным морем, ленивые волны которого накатывают на берег. Ветер развевает волосы. И так легко вдыхать соленый теплый воздух полной грудью. А рядом – Антон.
Музыка закончилась внезапно – Тропинин просто выключил ее на середине. И сел напротив – так, что мои вытянутые ноги оказались между его коленями, на которых он стоял, опираясь одной рукой о спинку дивана и склонившись ко мне.
– Ты чего? – провела я ладонью по его груди и сама смутилась от такой близости.
– Что ты почувствовала? – заглянул он мне в глаза. Кажется, блондин ждал от меня чего-то. – Какой для тебя была песня? Какие эмоции вызывала?
– Мне казалось, я стою на берегу моря, – смущенно призналась я. – И было солнечно и… тепло. Безмятежно. Зачем тебе все это, Антош?
– Ты доказала – в очередной раз – музыка рождает эмоции.
Он коснулся своими губами моих и замер – возможно, ждал, что я начну поцелуй или оттолкну, но нас опять прервали, причем очень неожиданно.
Дверь распахнулась, как от пинка. В проеме появилась Нелли с раскрасневшимися щеками.
– А вот и я! – заорала младшая сестра радостно. – Ты вернулась, Ка… – Тут она заметила нас на диване, неправильно что-то поняла, а потому ее фраза оборвалась на полуслове. Антон тяжело вздохнул и просто сел рядом.
– Вы могли бы закрыть дверь! – заверещала Нелли на высокой ноте, делая вид, что закрывает глаза ладонью. – Ксо! Ой, Эл, то есть Антон, то есть… – Она замолчала потрясенно, не видя моих знаков покинуть комнату.
– Что там опять? – как на зло, проходил мимо Алексей.
– Я зашла, а они тут… – нажаловалась сестра.
– Что – тут? – посмотрел на нас заинтересованно дядя. – Голубки все не унимаются? Гитару еще не расчехлили? – вспомнил он мои слова о том, что мы с Антоном ищем гитару.
– Любят друг друга они тут, – заявила Нелли нагло и с ухмылочкой уставилась на нас, явно проверяя реакцию.
– О, дитя, что ты несешь, – закатил глаза Леша. – Но на всякий случай – закрывайте двери. Она еще слишком мала, чтобы быть свидетелем некоторых сцен.
– Отстаньте от нас! – вскочила я на ноги. – Что вы несете! Мы тут просто общались! Антон готовится к выступлению!
