Пять минут спустя Пельё снова подходит к свидетельскому месту и показывает, что хочет сделать заявление.
– Господа присяжные, я должен сделать одно наблюдение касательно того, что сейчас произошло. До этого момента наша сторона строго придерживалась юридических норм. Мы не говорили ни слова о деле Дрейфуса, и я не собираюсь говорить о нем сейчас. Но защита теперь прочла пассаж из приговора, который оглашался за закрытыми дверями. Что ж, как говорит полковник Анри: они хотят света – они его получат! В ноябре девяносто шестого года в военное министерство поступило неопровержимое доказательство вины Дрейфуса. И я видел это доказательство. Это документ, подлинность которого невозможно оспорить, и он содержит приблизительно такие слова: «Некий депутат будет задавать вопросы о деле Дрейфуса. Никогда не признавай, что у тебя были отношения с этим евреем». Господа, я ручаюсь за это заявление своей честью. И призываю генерала Буадефра подтвердить мои показания.
Я слышу коллективный вдох в зале суда, который переходит в гул голосов: люди обсуждают с соседями услышанное. И опять Лабори в недоумении смотрит на меня. Несколько секунд у меня уходит на то, чтобы сообразить: Пельё, вероятно, имеет в виду письмо, предположительно полученное из немецкого посольства, – то самое, которое появилось очень вовремя перед моей отправкой из Парижа и которое Бийо читал, но мне не показывал. Я энергично киваю Лабори и делаю хватательные движения руками. Пельё совершил еще одну ошибку. Адвокат должен не упустить момент, воспользоваться им.
Гонз, почувствовав опасность, встает и спешит вперед.
– Прошу слова! – взволнованно говорит он судье.
Но с Лабори ему не совладать.
– Извините, генерал, но сейчас слово принадлежит мне. Только что возникла проблема исключительной серьезности. После такого заявления никаких ограничений в дебатах быть не может. Я указываю генералу Пельё, что ни один документ не может иметь юридической ценности и быть признан доказательством, пока он не обсужден открыто. Пусть генерал объяснится откровенно и предъявит документ суду.
– Что вы можете сказать, генерал Гонз? – спрашивает судья.
Голос Гонза звучит высоко и надтреснуто. Ему словно петлю накинули на шею.
– Я подтверждаю заявление генерала Пельё. Он взял инициативу на себя и поступил правильно. На его месте я сделал бы то же самое. – Гонз нервно потирает ладони о брюки. Вид у него совершенно несчастный. – Армия не боится света. Она не боится говорить правду, чтобы защитить собственную честь. Однако тут необходима осмотрительность, и я не считаю возможным делать публичными доказательства такого рода, хотя они и в самом деле реальны и неоспоримы.
– Прошу вызвать генерала Буадефра для подтверждения моих слов, – без обиняков говорит Пельё и, игнорируя судью и горемычного Гонза, зовет своего адъютанта, стоящего в проходе: – Майор Делькассе, немедленно отправляйтесь к генералу Буадефру.
Во время перерыва Лабори подходит ко мне и шепчет:
– О каком документе он говорит?
– Не могу вам сказать в подробностях, не нарушив присяги секретности.
– Вы должны дать мне хоть что-нибудь, полковник, – сейчас здесь будет начальник Генерального штаба.
Я смотрю туда, где сидят Пельё, Гонз и Анри, они слишком погружены в свой разговор и не обращают на меня внимания.
– Могу сказать только, что это тактика на грани отчаяния. Не думаю, что Гонз и Анри довольны ситуацией, в которую их поставили.
– Какую линию допроса вы мне предлагаете взять с Буадефром?
– Попросите его прочесть документ полностью. Спросите, допустят ли они следственную проверку документа. Спросите, почему они якобы нашли неопровержимое доказательство вины Дрейфуса два года спустя после того, как отправили его на Чертов остров!
О появлении Буадефра в коридоре извещают вспышка аплодисментов и приветственные крики. Дверь снова хлопает. Несколько дежурных офицеров бегут впереди, а потом появляется и сам великий человек, он медленно шествует из конца зала к свидетельскому месту. Я вижу его после пятнадцатимесячного перерыва. Высокий и полный достоинства, движения скованные, черный мундир, застегнутый на все пуговицы, резко контрастирует с седыми волосами и усами. Он кажется сильно постаревшим.
– Генерал, спасибо, что пришли, – говорит судья. – Здесь произошел неожиданный инцидент. Позвольте мне зачитать вам стенограмму показаний, которые дал генерал Пельё.
Выслушав судью, Буадефр мрачно кивает:
– Я буду короток. Я подтверждаю показания генерала Пельё по всем пунктам – они точны и аутентичны. Не могу добавить ни слова. Да и не имею права. – Он поворачивается к присяжным. – А теперь позвольте мне, господа, в заключение сказать вам одно. Вы – присяжные. Вы – народ. Если народ сомневается в армейских командирах, в тех, кто несет ответственность за оборону страны, то командиры готовы предоставить эту нелегкую ношу другим – вы только скажите. Больше я не произнесу ни слова. Господин председатель, прошу вашего разрешения удалиться.
– Вы можете удалиться, генерал, – говорит судья. – Пригласите следующего свидетеля.
Буадефр разворачивается и идет к выходу под громкие аплодисменты всего зала. Проходя мимо меня, он стреляет глазами в мою сторону, и на его щеке чуть дергается мускул. За спиной генерала раздается голос Лабори:
– Прошу меня простить, генерал, у меня есть к вам несколько вопросов.
– Я не давал вам слова, мэтр Лабори, – призывает его к молчанию судья. – Инцидент исчерпан.
Выполнив свою миссию, Буадефр ровным шагом идет все дальше к выходу. Несколько офицеров Генерального штаба поднимаются и следуют за ним, застегивая плащи.
Лабори все еще пытается вернуть его:
– Прошу прощения, генерал Буадефр…
– Я не давал вам слова! – Судья стучит молотком. – Пригласите майора Эстерхази.
– Но у меня есть вопросы к прежнему свидетелю…
– Этот инцидент выходит за рамки процесса.
– Требую предоставить мне слово!
Слишком поздно. Из конца зала заседания доносится мягкий щелчок дверного замка – не хлопок, – и на этом вмешательство Буадефра завершается.
После драмы последних нескольких минут появление Эстерхази почти не представляет интереса. Слышно, как Лабори и братья Клемансо переговариваются громким шепотом, не стоит ли им в знак протеста против непредвиденного вмешательства Буадефра покинуть зал. Присяжные – это собрание мануфактурщиков, лавочников и овощеводов – все еще не могут прийти в себя после угрозы лично начальника Генерального штаба: если они вынесут вердикт против армии, то все ее высшее командование воспримет это как вотум недоверия и уйдет в отставку. Что касается меня, то я ерзаю на своем месте, мучительно решая, что мне делать дальше.
Эстерхази – он дрожит, его неестественно большие выпуклые глаза постоянно стреляют то в одну, то в другую сторону.
