Пельё вручает капитану вырезку из газеты. Капитан услужливо обходит стол сзади и передает вырезку мне. Это сообщение о смерти маркиза де Неттанкура, тестя Эстерхази, датированное 6 января 1896 года.
– Я вижу это в первый раз.
– Тогда откуда же оно появилось? – изображает удивление Пельё.
– Возможно, его вложили в досье после моего отъезда.
– Но вы должны согласиться с тем, что на первый взгляд это предполагает ваш интерес к Эстерхази за два месяца до появления «пти блю»?
– На первый взгляд – да. Думаю, именно по этой причине вырезка и оказалась в досье.
Пельё делает какую-то запись.
– Вернемся к «пти блю». Расскажите, как она появилась.
– Майор Анри как-то днем принес ее вместе с другими документами.
– В какой форме он ее принес?
– Материалы всегда поступали в небольшом, конусной формы бумажном пакете из оберточной бумаги. В тот раз пакет был плотнее обычного, потому что Анри из-за болезни матери не пришел на предыдущую встречу с нашим агентом.
– Вы рассматривали содержимое вместе с ним?
– Нет, как я уже сказал, он торопился на поезд. Я положил пакет в сейф и на следующее утро передал его капитану Лоту.
– Не мог ли кто иметь доступ к конверту между временем вручения его вам майором Анри и вашей передачей конверта капитану Лоту?
– Нет, конверт был заперт в сейфе.
– Но к нему имели доступ вы. Фактически вы могли подсунуть в него фрагменты «пти блю».
Я чувствую, как багровеет мое лицо.
– Это возмутительное оскорбление!
– Ваше возмущение неуместно. Отвечайте на вопрос.
– Прекрасно. Мой ответ – «да». Да, теоретически я мог бы подсунуть «пти блю» в конверт. Но я этого не делал.
– Это и есть «пти блю»? – Пельё поднимает бумагу. – Вы ее узнаете?
Лампа светит неярко. Мне приходится привстать со стула, чтобы вглядеться. Документ кажется более потрепанным, чем я его помню, вероятно, за последний год он побывал во многих руках.
– Да. Похоже, что так.
– Вы, конечно, понимаете, под микроскопом можно увидеть, что первоначальный адрес был соскоблен, а вместо него написан адрес Эстерхази. И еще. Химический анализ выявил: на заднике телеграммы использовались не те чернила, которыми написан основной текст. С одной стороны железистые чернила, а с другой выявлены ингредиенты дерева кампече.
Моя голова удивленно дергается.
– Значит, к документу кто-то приложил руку.
– Так оно и было. Этот документ – подделка.
– Нет, генерал, его подделали после моего отъезда из Парижа. Я клянусь, что, пока отделом руководил я, документ был подлинный, – я сам держал его в руках сотни раз. Позвольте мне взглянуть. Кажется, он стал немного другим…
– Нет, вы уже идентифицировали его. Не хочу, чтобы он оказался еще больше поврежденным. «Пти блю» – подделка. И я предполагаю, что автор этой подделки, скорее всего, вы.
– При всем моем уважении, генерал, это надуманное утверждение.
– Неужели? Тогда зачем вы просили капитана Лота, чтобы он сделал ее более похожим на подлинный документ?
– Я этого не делал.
– Делали. Вы приказали ему отнести телеграмму на почту, чтобы там ее франкировали, отчего она казалась бы действительно доставленной, – попробуйте это отрицать, если у вас хватит наглости!
Ложь и обвинения швыряются мне в лицо одно за другим, и это почти сбивает меня с толку. Я сжимаю подлокотники стула и спокойно, стараясь контролировать себя, говорю:
– Я просил Лота, не может ли он сфотографировать «пти блю» таким образом, чтобы она казалась цельным документом, а не собранным из обрывков, – ровно таким же методом он пользовался и с «бордеро». И мотив у меня был тот же: получить документ, который можно разослать по департаментам министерства, не раскрывая нашего источника. Лот верно заметил, сторона с адресом не франкирована, поэтому любой, кому документ попадет в руки, скажет, что документ перехватили до отправки. Тогда мне и пришла в голову мысль франкировать его. Но дальше идеи дело не пошло.
– Капитан Лот сообщил другую версию.
– Если это так, то зачем мне прилагать столько усилий, чтобы подложно обвинить человека, имени которого я прежде и не слышал?
– Уж это вы скажите нам зачем.
– Сама эта мысль абсурдна. У меня не было никакой нужды подделывать документы. Само «бордеро» является доказательством вины Эстерхази, и никто не может предположить, что я подделывал его!
– Ах да, «бордеро», – перебирая бумаги, говорит Пельё. – Спасибо, что напомнили. Передавали ли вы напрямую или через посредника копию «бордеро» в газету «Матэн» в ноябре прошлого года?
– Нет, генерал.
– Передавали ли вы напрямую или через посредника подробности так называемого секретного досье в газету «Эклер» в том же сентябре?
– Нет.
– Передавали ли вы напрямую или через посредника информацию сенатору Шереру-Кестнеру?
Этот вопрос неизбежен. Как и мой ответ:
– Да, я сделал это опосредованно.
– И посредником был ваш адвокат мэтр Леблуа?
– Да.
– И, передавая эту информацию Леблуа, вы знали, что она попадет сенатору?
– Я хотел, чтобы факты оказались в руках ответственного человека, который конфиденциально поднимет этот вопрос внутри правительства. У меня не было ни малейших намерений доводить документы до прессы.
– Оставим в покое ваши намерения, полковник. Факт остается фактом: вы действовали за спиной вашего начальства.
– Только когда стало ясно, что альтернативы у меня нет и мое начальство не собирается расследовать это дело.
– Вы показали мэтру Леблуа письма, полученные вами от генерала Гонза?
– Да.
– Точно так же, как в прошлом году показали мэтру Леблуа секретное досье, которое он потом сдал в «Эклер»?
– Нет.
– Но есть свидетель, видевший, как вы показывали секретные документы Леблуа.
– Я показал ему только один несекретный документ. Он касался почтовых голубей. Майор Анри видел это.
– Полковник Анри, – поправил меня Пельё. – Он недавно получил повышение. И меня интересуют не голуби, а секретное досье по Дрейфусу. Вы в прошлом сентябре показывали его своему адвокату, который впоследствии ознакомил с досье семью Дрейфуса или «Эклер», чтобы нанести ущерб армии. Это ваш modus operandi
[55].
