Несколько минут спустя дверь открывается и внутрь просовывает свою светлую голову Лот. Он бросает на меня взгляд и поспешно ретируется. Через пять минут он появляется с Грибленом, и оба садятся в углу как можно дальше от меня. Мои бывшие подчиненные не удостаивают меня ни единым взглядом. «Почему они здесь?» – недоумеваю я. Потом появляются еще двое из моих прежних офицеров. Ведут себя так же – проходят мимо в дальний угол. Дю Пати входит в дверь так, будто ждет приветственного грома оркестра, тогда как Гонз входит незаметно, с неизменной сигаретой. Все не замечают меня, кроме Анри, который входит, громко хлопая дверью, и на ходу кивает мне.
– Прекрасные цвета у вашего костюма, полковник, – весело говорит он. – Они, вероятно, впитали в себя солнечные лучи Африки!
– А ваши, вероятно, коньяк.
Анри разражается смехом и садится рядом с другими.
Постепенно комната наполняется свидетелями. Мой старый друг майор Кюре из Семьдесят четвертого пехотного тщательно избегает меня. Я узнаю вице-президента сената Огюста Шерера-Кестнера, который протягивает мне руку и тихо произносит: «Молодец!» Матье Дрейфус входит с худенькой темноволосой женщиной, которая держит его под руку, на ней черная вдовья одежда. Она так молода – я поначалу думаю, что это его дочь, но потом он представляет ее:
– Мадам Люси Дрейфус, жена Альфреда. Люси, полковник Пикар.
Мадам Дрейфус едва улыбается мне, но не произносит ни слова. Я тоже молчу, чувствую себя неловко, вспоминая ее интимные, страстные письма: «Умоляю тебя, живи ради меня…» С другой стороны комнаты ее в свой монокль внимательно разглядывает дю Пати, потом шепчет что-то Лоту. Ходят слухи, что он после ареста Дрейфуса, производя обыск в его квартире, делал намеки его жене – я могу в это поверить.
Так мы и сидим: военные по одну сторону комнаты, а я со штатскими по другую, прислушиваемся к ходу процесса – стуку сапог по лестнице, крику «На караул!» при появлении судей, потом долгая пауза, во время которой мы ждем новостей. Наконец появляется секретарь суда и сообщает, что гражданские иски от семьи Дрейфуса отклонены, а потому пересмотр приговора военного трибунала не состоится, прежний приговор остается в силе. Кроме того, судьи большинством голосов решили, что все свидетельства, предоставленные армией, будут рассматриваться в закрытом заседании. Таким образом, мы проигрываем сражение еще до его начала. С привычным стоицизмом Люси поднимается, на ее лице нейтральное выражение, она обнимает Матье и уходит.
Еще через час, пока, предположительно, допрашивается Эстерхази, появляется секретарь суда и вызывает: «Мсье Матье Дрейфус!» Будучи первым заявителем на Эстерхази в военное министерство, он имеет преимущество – его опрашивают первым. Он не возвращается. Сорок пять минут спустя вызывают Шерера-Кестнера. Он тоже не возвращается. Постепенно комната пустеет – уходят различные графологи и офицеры, наконец в середине дня вызывают всех скопом: Гонза и его людей из статистического отдела. Они выходят цепочкой, избегая встречаться со мной взглядом – все, кроме Гонза, который в последнюю минуту останавливается на пороге, поворачивается и смотрит на меня. Не могу понять выражения его лица – ненависть, жалость, недоумение, сожаление, то ли все эти чувства вместе. Или же он хочет запомнить меня, прежде чем я исчезну навсегда? Генерал смотрит несколько секунд, разворачивается, и дверь закрывается. Я остаюсь один.
Я жду несколько часов, иногда встаю и хожу из угла в угол, чтобы согреться. Мне сейчас, как никогда, не хватает Луи. Если раньше у меня были сомнения, то теперь их не осталось: это суд не над Эстерхази – это суд надо мной.
Когда секретарь суда вызывает меня, за окном уже темно. Здание суда наверху очищено от всех гражданских, кроме разнообразных адвокатов. Посторонних нет. В отличие от комнаты ожидания, здесь тепло, атмосфера почти дружеская, в воздухе висит туман табачного дыма. Гонз, Анри, Лот и другие офицеры статистического отдела смотрят на меня, пока я подхожу к скамье судьей. За председателем суда, генералом Люксе, сидит – кто бы мог подумать?! – Пельё. Слева от меня я вижу Эстерхази, он сидит вальяжно – таким я и запомнил его по тому единственному разу, когда видел, – ноги вытянуты, руки висят расслабленно по бокам, он словно в ночном клубе в Руане. Хотя я и вижу его только одно мгновение, да и то искоса, меня опять поражает его непохожесть ни на кого другого. Лысая, странно изысканная круглая голова наклоняется, глаза смотрят на меня, пронзительные глаза, ястребиные, останавливаются на мне на одно мгновение, потом косятся в сторону. У него скучающий вид.
– Назовите ваше имя, – говорит Люксе.
– Мари-Жорж Пикар.
– Место рождения?
– Страсбург.
– Возраст?
– Сорок три года.
– Когда подозреваемый обратил на себя ваше внимание?
– Около девяти месяцев спустя после моего назначения главой контрразведывательного отдела Генерального штаба…
В целом мой допрос длится около четырех часов – час или около того в полутьме январского вечера, а три или около того в полной темноте ночи. Пересказывать все происходившее бессмысленно: это повторение допроса Пельё. Да что говорить, Пельё, в нарушение всех юридических процедур, кажется, контролирует ход слушаний. Он подается и шепотом дает советы судьям. Потом задает мне оскорбительные вопросы. А когда я пытаюсь назвать имена Мерсье, Буадефра и Бийо, он меня обрывает и приказывает молчать: «Эти заслуженные офицеры не имеют никакого отношения к делу майора Эстерхази!» Его методы столь пристрастны, что посреди утреннего слушания во вторник один из судей просит вмешаться председателя суда:
– Я вижу, что настоящим обвиняемым тут является полковник Пикар. Поэтому прошу предоставить ему возможность выступить со всеми необходимыми объяснениями в свою защиту.
Пельё хмурится и ненадолго замолкает, но молодой изворотливый адвокат Эстерхази по имени Морис Тезена тут же переходит в наступление:
– Полковник Пикар, вы с самого начала вознамерились заменить Дрейфуса моим клиентом.
– Это неправда.
– Вы сфальсифицировали «пти блю».
– Нет.
– Вы вступили в заговор с вашим адвокатом мэтром Леблуа с целью оклеветать моего клиента.
– Нет.
– Вы показывали ему секретные документы, касающиеся суда над Дрейфусом, чтобы убедить общество в несправедливости приговора.
– Я этого не делал.
– Перестаньте, полковник, – несколько свидетелей вчера перед этим самым судом утверждали, что застали вас за этим занятием!
– Это невозможно. Какие свидетели?
– Полковник Анри, майор Лот и мсье Гриблен.
Я смотрю на них – они сидят с невозмутимыми лицами.
– Значит, они ошибаются.
– Я прошу, – говорит Тезена, – этих офицеров выступить и опровергнуть данного свидетеля.
– Прошу вас, господа. – Люксе жестом приглашает их подойти к скамье. Эстерхази наблюдает с полным безразличием, словно присутствует на ужасно скучном спектакле и конец пьесы ему известен заранее.
