Особенно много шума наделали нападения на доктора и аптекаря. Вот уж на ком циркач отвёл душу! Эти двое испоганили ему жизнь, а теперь замыслили свести со свету его сестёр и мать! В отместку он устроил на них безжалостную охоту, нагнал такого страху, что едва не отправил на тот свет…
Всё это было частью изощрённого плана Сэмюеля Доу: «Чтобы припугнуть мошенников, реанимируем старую легенду об оборотне, о которой тут слышал каждый ребёнок — резонно предложил хирург. — Их шайка неоднородна, кто-то непременно сдрейфит и попытается выйти из игры. Особенно когда наложивший в штаны со страху трус узнает из запущенных нами слухов, что вышедший на охоту Зверь, как и в 16-м веке, появился не случайно, а чтобы отомстить за невинно погубленную душу ребёнка, которого они лишили семьи и отдали изуверам-компрачикосам. Путь думают, что во время жестокой операции малыш умер, и его неуспокоенная душа вселилась в монстра».
Понимая, что для главных организаторов афёры с наследством могут потребоваться более серьёзные аргументы, нежели средневековая сказка, Доу пообещал найти доводы и для них: «Вероятно, пригрожу им разоблачением, скажу, что собрал кое-какой материал об их деятельности. Тут у нас может появиться симпатичный союзник в лице одной американки. Думаю, что в результате их главари станут более сговорчивыми на переговорах о твоём будущем и будущем твоих близких».
* * *
Вначале Ричард действовал в одиночку. Затем по совету Доу привёз своих волков. Ход оказался гениальным. Когда идущие по его следу охотники вдруг наткнулись на цепочку звериных лап, это вызывало панический ужас. С каждым днём множились свидетельства появления в окрестностях города огромных волков, которые были неуловимы. Всё это прекрасно играло на придуманную ими легенду. По словам Доу, в здешних кафе только и говорили, что об оборотне. Атмосфера ужаса накрыла городок. Ричард видел, что всё меньше желающих покидать по вечерам дома, люди боялись приближаться к лесу. И них всё получалось.
Казалось, первоначальная цель достигнута и можно начинать переговоры. Однако при их редких встречах с хирургом вдали от случайных глаз Доу всё реже заводил разговор о радужных перспективах своего молодого подопечного. Зато он всё чаще с каким-то злорадством упоминал имя графа. По роняемым Доу репликам Ричард был в курсе того, что сэр Уильям близок к помешательству. Вначале это мало его расстраивало. Никаких тёплых чувств к настоящему отцу молодой человек не питал, это был совершенно незнакомый ему мужчина. Но потом его стало коробить от фраз Доу типа:
— «Подожди, мой мальчик, скоро старого дряхлого льва посадят на цепь и тогда его место по праву займёт молодой волк» или: «Для такого гордеца, как рыжий граф — безумие — худшая, позорнейшая из кар, но в жизни приходиться расплачиваться за несправедливые поступки».
Постепенно Ричардом овладевала досада: отчего хирург так радуется несчастиям человека, не чужого ему по крови?! А если между помрачающимся рассудком хозяина поместья и затеянной ими жуткой игрой в оборотня существует связь?! Всё это размывало зыбкое доверие, установившиеся между ними, и порождало сомнение: «Доу удалось убедить меня, что Бхатт из корыстных мотивов прикинулся моим отцом. Хорошо, путь так. Но где гарантия, что он сам — человек не стесняющийся признаваться в отсутствии чести — помогает мне ради спасения своей грешной души? Ведь он сам не раз упрекал мне в наивности и доверчивости».
С того дня, когда Сэмюель Доу приехал в эти места на своём лимузине и взялся помочь ему восстановить справедливость, Ричарду не давал покоя один вопрос.
Это произошло вскоре после его приезда в эти места. Неприкаянно бродя в окрестностях родового поместья, блудный сын в волчьей шкуре случайно натолкнулся на молодого человека, внешне удивительно похожего на портрет молодого Наполеона. Нисколько не испугавшись уродливого облика чужака, — что само по себе выглядело очень удивительно — незнакомец крикнул Ричарду, что прятаться незачем, ибо он знает Сэмюеля Доу и обо всём предупреждён. Парень представился секретарём графа и без лишних вопросов согласился передать записку для старшей дочери своего патрона.
Вот и получалось, что Доу должно быть с самого начала известно от «молодого Бонапарта» о свидании Ричарда с сестрой, которое закончилось гибелью Анны. Однако ж он разыграл изумление и потрясение, будто ничего не знал о нём.
Зачем было нужно разыгрывать спектакль? Если его цель изначально благородна, Доу должен был сразу, едва Ричард сел в его машину, потребовать объяснений по поводу смерти девушки. И сделать это очень жёстко. Но этого почему-то не произошло, и Ричарда точило подозрение: «С чего бы вдруг такая снисходительность по отношению к «жестокому убийце», каким у него есть все основания меня считать? В огромной «отцовской любви», как покойный Бхатт, который легко списал мне всё «как сыну», этот господин мне не признавался. Тогда какой ему резон закрывать глаза на жестокую расправу над беззащитной девушкой, и продолжать помогать мне? Зачем я ему?».
В любом случае пора было заканчивать постыдную игру в «бича божьего», терроризирующего округу. Спрятав лицо за широкополой шляпой и шарфом, натянув на руки перчатки, изгой стал наведываться в город. Безрассудно? Конечно! Но после роли лесного пугала хотелось снова ощутить себя человеком, а если повезёт, понять, что ему делать дальше. Ричард бродил по улицам, заходил в магазинчики и кафе и слушал разговоры. Конечно, на чужака «в футляре» косились с подозрением, и всё же природного мракобесия и агрессивности в местных как будто было не больше, чем в обитателях любого другого европейского местечка. А ведь Доу уверял, что попадись он в руки «аборигенов» и его растерзают прежде, чем вмешается полиция. Не похоже…
Во встречных прохожих и посетителях кафе как будто не было ничего отталкивающего и враждебного, из глубины чащи они выглядели иначе. Пожалуй, он бы даже согласился провести среди них остаток жизни пусть даже не графом, а обычным соседом, если городская община и семья когда-нибудь смогут принять его. А что не плохо звучит: Ричард Ланарк, эсквайр.
На его решение выйти из леса повлияла недавняя встреча с удивительным созданием…
Глава 93
Волки почувствовали чужака задолго до того, как он приблизился к их убежищу. Сам Ричард ничего не слышал, что говорило в пользу чужака, но обмануть звериное ухо почти невозможно.
Как ни странно к ним шёл одиночка. Непоседливому Буру не терпелось учинить какую-нибудь недобрую шутку с пожаловавшим неприятелем, молодой волк, словно щенок, крутился на месте, тихо поскуливал и просительно заглядывал в глаза вожаку. Однако Ричард взглянул на Шаха. Матёрый гигант серо-седого цвета с огромной головой и седым загривком невозмутимо дал понять, что считает наилучшим решением уклониться от не сулящей ничего хорошего встречи. Красавица Аттила величественно сохраняла нейтралитет, притворяясь спящей, однако по её чуть подрагивающим ушам было заметно, что волчица бдительно отслеживает идущего к ним человека.
Последнее слово оставалось за Ричардом, как за вожаком стаи. И он решил: пусть все уходят, а он останется. Его разбирало любопытство, уж больно хотелось взглянуть на последнего смельчака, сохранившего остатки мужества перед поселившемся в лесу оборотнем.
