И всё, что возможно – слышать, видеть и чувствовать. Сначала всё-таки чувствовать. Короткий, еле ощутимый толчок под ступнями, отдающий в колени. Нарастающая дрожь по рельсам. Колебание воздуха. Далёкий обрывистый гудок, похожий на крик птицы. Усиление вибрации. Короткие толчки перерастают в частое перестукивание, незнакомое тем, кто живёт далеко от пограничной зоны. Отбегаю, прячусь за низкими ветками. И вдруг из деревьев выныривает поезд. Новый гудок. Лицо машиниста – чёрное размазанное пятно за стеклом в трещинах.
То, что я собираюсь сделать, запрещено. Но никто не видит. Вагон с машинистом проносится мимо, за ним товарные вагоны. Главное, не сбиться со счёта. Три, четыре, пять. Девять… Дальше пассажирские. Напряжённо вглядываюсь. Но первый вагон пустует. Пропустив его, выбегаю из укрытия, ноги привычно пружинят, отталкиваясь от земли. Теперь нужно успеть добраться до двери до входа в тоннель. Быстро переставляю руки и ноги, пальцы сами находят выступы. Дверь не поддаётся. Подтянувшись, влезаю в разбитое окно. Прохожу в вагон и сажусь по левую сторону от прохода, ближе к Городу. Противоположная, та, что ближе к лесу, всегда пустует. Люди боятся сидеть на ближней к лесу стороне. Туда давно никто не ходит, нам запрещено пересекать границу и уходить в леса – ради нашей же безопасности. Те, кто уходили, не возвращались обратно. А те, кому удавалось вернуться, никого не узнавали, они сходили с ума и говорили про монстров, живущих в заброшенных городах. Может, за лесом и вправду есть заброшенный город.
Вагон погружается в темноту. Остаётся перестукивание колёс и ровный гул. Темнота закончится, когда досчитаешь до трёхсот пятидесяти трёх. Поезд вырывается из тоннеля. В окнах слева деревья, в разрывах поле, по ту сторону поля Город. Справа тянется лес. Интересно, чем мне поможет то, что я сижу с другой стороны, если на поезд нападут монстры заброшенного города? Меня разорвут на полминуты позже? Даже если побежать в другой вагон, всё равно не успею.
Поезд грузовой: идёт без остановок, минуя пассажирские платформы. Придвигаюсь ближе к окну, накидываю капюшон и закрываю глаза.
Будят меня приглушённые голоса и смех. Кожу на запястье больно щиплет, как от ожога. Хлопает проходная дверь, новый взрыв смеха.
–Она просыпается, бежим!
Сонно прищурившись, подношу запястье к глазам. На нём несколько чёрных переплетающихся полос. Пытаюсь оттереть, но не удаётся, только щиплет сильнее.
Что произошло? Зудящая боль не даёт списать это на продолжение сна. Выходит, не я одна незаконно проникаю в поезда.
Поколебавшись, иду по направлению к первому вагону. Те, кому дано право ездить в нём, точно не выводили бы странные символы на моей руке. Но голос доносился оттуда.
Останавливаюсь перед дверью. Раз, два, три. Резко толкаю её в сторону и выскакиваю в тамбур. Перестук колёс слышен сильнее. В разбитое окно залетают редкие крупные капли, с тяжёлым глухим стуком растекаются по осколкам и полу.
Внутри, из живота к горлу, бегут неприятные холодные мурашки. Окно выходит на запретную сторону. И разбили его только что: пол не успело залить дождём.
На повороте поезд замедляет ход. Удар о щебёнку больно отдаёт в пятки. Пролетаю несколько шагов по инерции. Скрутив волосы в жгут, прячу их под футболку, натягиваю капюшон до бровей. Нужно поскорее уйти от железки. Поезда ходят непредсказуемо, нельзя, чтобы меня увидели здесь. Это не переход границы, но и пересечение городского периметра не сулит ничего хорошего.
Оглядываюсь, определяя, в какой местности нахожусь. По прямой до холмов, где озеро, минут сорок пути. В обход немногим дольше часа. Но я просто бреду по лесу, не удаляясь вглубь. Ботинки чавкают по воде. По плечам и спине хлопают капли. Конец весны холодный, дождливый, походит, скорее, на середину осени. Перепрыгиваю поваленный, поросший серым мхом ствол. Из-под него вылетают потревоженные птицы, прогоняют, машут крыльями над моей головой. Достаю несколько ломтиков хлеба, которые спрятала во время обеда, крошу недалеко от гнезда. За спиной хрустит ветка. Белка.
Все боятся леса. Я не боюсь. Страх – не лучший помощник, он не подсадит на дерево в случае опасности и не вытащит из трясины. В школе нас два раза в год водят на экскурсии. Сажают на поезд и везут к стеклянному тоннелю. Он проложен по самой кромке леса. Во время одной из первых вылазок я случайно выбралась к нему. Это совсем рядом с Городом. Но тем, кто не знает, что за ровной полосой стволов и густыми кронами поле и Город, несколько ночей подряд снятся кошмары. Я знаю, что никаких опасностей там нет, но не спешу делиться своим знанием. Нельзя.
О самовольных прогулках за Город знает только брат. Если не вернусь, он не пойдёт за мной, не осмелится. Да и вряд ли отыщет в такой чащобе. Так зачем рассказала ему об этом? В тот день я могла выдумать любую историю, он слишком сильно любит меня, чтобы не поверить. Не хотела, чтобы он вскакивал по ночам от собственных криков? Но получился обратный эффект: зная, что мне грозит, он теперь не может спокойно работать. Он боится не только лесных опасностей. Если кто-нибудь в Городе узнает, куда я хожу, эта новость быстро дойдёт до охраны. А с нарушителями разговор короткий.
Над лесом неясный нарастающий шум. Дождь. Он бьёт по веткам, пригибает к земле потяжелевшие еловые лапы. Сажусь на траву, прижавшись спиной к шершавому стволу. Запоздало отмечаю, что нужно снять кофту: грязные разводы выдадут меня, когда вернусь в Город. Но вставать не хочется, накатывает усталость. Подтягиваю ближе колени, утыкаюсь в них носом и закрываю глаза.
Кто эти люди, выпрыгнувшие на запрещённую сторону? Не продолжение сна? Былая уверенность угасает, в душу закрадываются сомнения. Дождь мог начаться за несколько минут до того, как проснулась, так он не успел бы залить пол. Или поменял направление ветер. Но чёрные полосы на запястье. Но голос, крикнувший "бежим". Это не показалось. Не показалось?
И никому не расскажешь, не поделишься сомнениями, не задашь вопросы. Это невозможно сделать, не признавшись в содеянном, а открыв правду, я подставлю и брата. Разве поступил бы он так на моём месте?
Нет. Определённо нет.
Шум усиливается, накрывает тяжёлой волной. Машинально втягиваю голову в плечи, ожидая удара ледяной стены дождя. Шум ближе, заполняет лёгкие, бежит по венам рук и ног, пульсирует в висках. Его перекрывает разносящийся далеко по полям и лесу гудок. Поезд!
Только теперь замечаю сгущающийся сумрак. Вечереет. Мягко оттолкнувшись от ствола, бегу к просвету между деревьями. Успеть. Успеть! Следующий поезд придёт в Город после наступления темноты, и мне не сойти с него незамеченной. Ночью выставляют несколько постов на подходе и станциях. А сидеть до утра в лесу – безумие, даже самые отважные из охранников не выходят в темноту по одиночке.
Ноги скользят, разъезжаются на глине и мокрой от дождя траве. Дыхание сбивается, в горле и груди горит. Деревья расступаются, полубегу, полукачусь с холма к железной дороге. И успеваю заскочить в один из последних вагонов – открытую товарную тележку. Повиснув на борту, с трудом подтягиваюсь, перекидываю одну ногу, другую. Падаю на пол и хрипло смеюсь. Отдышавшись, переползаю в угол, стягиваю кофту и пытаюсь привести её в более-менее приличный вид. Но она безнадёжно испорчена: грязь отмоется, но смола въелась намертво. Накрываюсь, как одеялом, и прищуриваю глаза. Капли на ресницах искажают обзор. Поезд бежит вперёд, оставляя за собой тонкие дрожащие рельсы.
