–Вы знакомы?– доктор милостиво позволяет нам остаться, в то же время выталкивая других на улицу. Я вхожу, сажусь рядом с кроватью на корточки. Девушка по-прежнему очень бледная, и дыхание еле различимо. Надеюсь, выстрел не окажется для неё смертельным.
–С ней всё в порядке, глубокий сон – последствие парализующей пули и полного истощения сил. Несколько дней строгого режима и будет как новенькая.
Я не очень-то верю доктору, немногим старше меня. Эрик учился не один год и до сих пор учится и проходит разные проверки, доказывающие его квалификацию, что же говорить о семнадцатилетнем мальчишке? Он едва ли закончил школу. Знания, почерпнутые им, наверняка поверхностные, а отчасти может и устаревшие. Здесь, в лесу, без специальных приборов и новых лекарств многого ждать не приходится. Но выбора нет, в Город нам путь заказан.
–Сколько пройдёт времени, прежде чем она придёт в себя?
Он пожимает плечами.
–Подобный случай произошёл впервые. Всё зависит от крепости её организма. Думаю, не раньше, чем через два часа.
–Мы подождём.
И мы ждём. Парень сначала ворчит, что ему нужно работать, но мы пропускаем слова мимо ушей. Он оттаскивает табурет обратно к столу, садится, листая толстую книгу. Кор нарезает круги вокруг дома. Я устраиваюсь на пороге, время от времени привставая, чтобы пропустить посетителей медпункта внутрь. Одних замучила головная боль, другим необходима таблетка от рези в желудке. Я только улыбаюсь, слушая их жалобы: даже ребёнку было бы очевидно, что всех сюда ведёт одна причина – девушка, найденная в зоопарке. Интерес подогревается ещё и тем обстоятельством, что вышла она со стороны запрещённой зоны. Быстро же здесь расходятся новости.
Когда подходит к концу второй час ожидания, к домику приближается группа, которая отправлялась в зоопарк. Шумно переговариваясь, они вваливаются внутрь.
–Эй, Стэл, перевяжи его, скорее!
Перевязать нужно Тика. Он держит руку на весу, обмотав её по локоть чьей-то кофтой. Даже на тёмной ткани заметны влажные разводы – кровь. На лице доктора никаких эмоций. Остановившись возле стойки с медикаментами, он так смотрит на нас, что мы замолкаем и быстро ретируемся на улицу. Дверь захлопывается, отрезая происходящее внутри.
–Что произошло?– спрашиваю, не обращаясь ни к кому определённому. Мне наперебой объясняют, что Тик под конец совсем вымотался и не рассчитал расстояние между собой и зверем. Тот оказался чересчур резвым и сумел просунуть когтистую лапу между широкими прутьями и царапнуть руку. Рану сразу перевязали, как смогли, но кровь долго не останавливалась.
–Как бы зашивать не пришлось,– вздыхает кто-то. Я поёживаюсь, вспоминая рассказ Эрика о пораненном охраннике. Вряд ли здесь проводят подобные операции под наркозом, для лесного лагеря это непозволительная роскошь. Хотя, если подумать, откуда здесь вообще какие-либо лекарства? И множество вещей на складе. Сложно увязать в единое целое складывающуюся картинку.
Проходит около получаса, и Тик выходит к нам. Усталый, он находит в себе силы улыбнуться ребятам и успокоить их, что всё в порядке. По одному, по двое они быстро растекаются в разные стороны, по своим делам. Тик садится рядом со мной в траву, прислонившись спиной к тёплым шершавым доскам домика. Закрывает глаза и тихо напевает под нос незатейливый мотив.
Смеркается. Небо постепенно заволакивает тёмной плёнкой. Закат сегодня скомканный, затянутый рваными облаками. Сейчас в этих разрывах видно местами маленькие остроконечные звёзды. Затихает в лесу вечерняя птичья перекличка. Воздух чуть дрожит, жара, пришедшая недавно, не спадает до поздней ночи. Лишь на рассвете станет свежо и легко дышать.
–Идём к кострам, думаю, там сегодня будет что послушать.
Тик ободряюще улыбается мне, но глаза выдают сильную усталость. Не столько физическую, сколько моральную. Я заглядываю в медпункт. Доктор шёпотом отвечает, что всё по-прежнему. Я прошу его сообщить, если Мира очнётся. Он кивает, хотя вряд ли он сумеет ночью найти посыльного для меня. Напоследок ещё раз взглянув на одноклассницу, ухожу. Кроме нас у домика никого, Кор куда-то пропал. Наверно, увязался вслед за ребятами или самостоятельно изучает лагерь.
До костра нас провожают звонкие цикады. В траве замечаю несколько зелёных пятнышек: светлячки. Тик не ошибся: на брёвнах уже немало народу. Втискиваемся на освобождённое местечко, я улыбаюсь, заметив напротив Кит. Девушка приветливо машет распахнутой пятернёй, не отвлекаясь от разговора.
–Сель!– кричит она через минуту.– Любишь печёную картошку?
Картофелина обжигает пальцы, я ловлю её и тут же роняю в траву возле ботинок. Кит заразительно смеётся над моей неловкостью. Беру протянутый кем-то влажный кленовый лист, заворачиваю картошину в него и дую. Запах дразнит, щекочет ноздри. Ещё до того, как она успевает хоть немного остыть, я съедаю угощение.
–Ну, как, нравится?
–Ошень!– отвечаю и одновременно жую.
Так и сидим, перебрасывая с бревна на бревно картофелины и щурясь на костры. У Тика на щеке лежит мягкий отсвет, золотятся светлые волосы. Он уже отошёл от дневного приключения, только перевязка на руке напоминает о случившемся. И сейчас, оживлённо жестикулируя, пересказывает события, кто ещё не успел услышать и тем, кто пришёл послушать в очередной раз. Перебивая друг друга, мы рассказываем, как пришли в зоопарк и как нашли Миру. Но нас не слышно из-за голосов других. Оказывается, за несколько часов утреннее происшествие успело обрасти красочными легендами. Я только сдавленно хихикаю в коленки, слушая, как мы сражались с каким-то чудным зверем, название которого и не выговорить с первого раза. По одной версии именно он разорвал Тику до кости руку. Тик не подтверждает и не опровергает эти слухи, он сквозь опущенные ресницы смотрит, как лижут ветви языки пламени.
–Сель, а правда, что ты с той девочкой училась в одном классе?
Я киваю. Рассказывать особо нечего, но неловко молчать, видя столько горящих любопытством глаз. И я рассказываю. Рассказываю, как учились в школе, как ходили на экскурсии. В первую ночь у костров почти никого не было, и теперь такая атмосфера, что невольно хочется открыть все секреты. Вспоминается удивительный случай, с которого и полетело всё кувырком в нашем классе. Я сбивчиво пересказываю им про мальчика, выбежавшего к тоннелю, и про тех, кто спас его от волка. Оглядываюсь: не узнал ли кто-нибудь из них себя в моём рассказе? Теперь я уверена, что тот мальчик живёт среди них, в этом лагере. Но на меня смотрят с удивлением, едва ли не со страхом. Неужели снова что-то сказала не так?
–Заблудшие?– неуверенно говорит Кит в наступившей тишине.– Как они выглядели, Сель?
–Они похожи на охрану,– торопливо отвечаю я.– Мальчик совершенно обычный. А тот, кто его спас, в чёрном обтягивающем костюме и шлеме. И у него в руке был маленький пистолет. Я не видела его, впереди было много человек. Мне потом рассказали одноклассники.
–Они.
Тик подрывается с места, словно что-то должно произойти. Все настороженно вглядываются во мрак. Но вокруг тихо, только хлопает крыльями сова за пределами светового круга от костров. Я уже жалею, что начала разговор, но время вспять не повернуть. Тик поворачивается ко мне, в глазах пляшут оранжевые искры, губы сомкнуты в тонкую линию.
