–Устала? Дай помогу.
Лама приближается тихо, как и всегда. Помогает встать, отводит в сторону, где несколько поваленных стволов, поросших мхом. Сам возвращается обратно.
–Прости, я совсем загнал тебя,– кричит он.– Но теперь можно отдохнуть: мы покинули зону.
Закрываю глаза. Я и правда устала. Всё тело ломит. Особенно сильно ноет шея. Потянула при падении? Осторожно разминаю её, пальцы нащупывают холодный металлический шарик. Оцепенение спадает мгновенно. Что это? Ощупываю, а пальцы слабеют от нехорошего предчувствия.
Перестаю жмуриться, с трудом фокусирую взгляд. Лама, распрямившись, стоит шагах в пятнадцати, смотрит в траву. И он, он тоже ищет что-то на шее! Дышит тяжело, как после бега. А потом ноги подгибаются, и он падает. Падает неуклюже, прямо на рюкзак. Наконец извлекаю шарик, совсем крохотный, меньше ногтя на мизинце. С той стороны, что воткнулась внутрь, он заострён. Пальцем чувствую влагу, а шею простреливает резкая боль. Шарик падает, теряется в траве. Но я уже ничего не вижу: темнота накатывает, поглощает меня без остатка.
Что-то тяжёлое давит, прижимает к земле. От неё тянет холодом, и с боков тоже. Морщусь, тяну к груди руку – сбросить тяжесть. Рука не подчиняется, пальцы скребут по полу, забивается под ногти бетонная крошка. Шея тоже затекла, с трудом удаётся повернуть голову. Напрасное усилие: или я ослепла, или лежу там, где ни единого источника света. Но как оказалась тут и одна ли? Горло съёжилось, слиплось, а во рту неприятный металлический привкус. Нет, я смогла бы позвать, но кого? Вырывается нервный смех. Как тут не вспомнить первую ночь в лагере, когда проснулась в гамаке? Единственное отличие – твёрдый пол подо мной. В остальном же одно к одному: холод, тьма, неизвестность.
Время идёт, надежда на восстановление сил тает, становится всё призрачнее. Отсчитываю секунды и думаю. Думаю о том, какие цели преследовал человек, заточивший меня? Отсутствие света не даёт полной уверенности, что меня оставили умирать: возможно, рядом есть вода и пища. Но зачем мне они, если лишили возможности пошевелиться?
Кажется, на какое-то время я опять отключаюсь. Сначала всё тихо, потом, постепенно нарастая, звучат рядом голоса. Я не разбираю слов, звуки льются непрерывно, текуче, мягко. Отдельные звуки похожи на те, что мы произносим, но в целом – непонятный набор, как речь ребёнка, не умеющего говорить. И вдруг вспоминаю Миру. Она говорила мне о книге, в которой текст был написан значками, некоторые из которых совпадали с нашими буквами. Другой язык! На нём ли сейчас говорят?
Лицо освежает прохладная воздушная струя. Пахнет чем-то сладким. Дыхание становится свободным, оцепенение спадает, но не окончательно. Меня легко подхватывают под руки и ведут, терпеливо дожидаясь, пока разберусь в запутавшихся ногах. На глазах, похоже, очки или повязка – настолько лёгкая, что не стягивает кожу, я совершенно не ощущаю её. Видимо, боятся побега или скрывают что-нибудь от чужих взглядов. Мне ничего не говорят, но прикосновениями дают понять, когда стоит пригнуться или поднять выше ногу. Вскоре чья-то рука ложится на плечо, приказывая остановиться. Удаляются в сторону шаги. Машинально двигаюсь следом, но меня вновь останавливают. Рука остаётся лежать на плече, тяжёлая, горячая. Переминаюсь с ноги на ногу, не знаю, чего ждать в следующую минуту. Чего хотят от меня? Зачем я здесь?
Приближающиеся шаги. Короткая фраза – вновь незнакомый язык. Щекотное прикосновение пальцев к затылку, и темнота проясняется. Но сразу же глаза накрывает ладонь.
–Будь осторожна,– мягко произносит голос рядом со мной.– Твои глаза отвыкли от света, он может показаться излишне ярким. Если почувствуешь дискомфорт, протри их этим.
Мне в руку вкладывают влажную ткань. Киваю, осторожным движением отодвигаю ладонь, щурюсь.
Мы в просторной пустой комнате. Освещена она только по центру, по краям – мрак, маскирующий стены. В нескольких шагах массивная колона, и больше ничего. Сложно определить местонахождение. Кто же привёл меня сюда? Ответ здесь, рядом. В чёрной обтягивающей форме, тяжёлых ботинках на шнуровке. На голове шлем с чёрным стеклом. Я не видела их прежде, но рассказы одноклассников оживают в памяти. Заблудшие.
Под чёрным стеклом не видно лиц, но сложно не почувствовать изучающие взгляды. Растеряно смотрю по очереди на каждого из них. Чувствую себя совсем маленькой, усохшей будто. И рядом они – огромные, сильные, уверенные. Властные. Они вправе сделать со мной всё, что вздумается. Никто не заступится, не возьмёт под защиту. Но они не спешат нападать. Оружие мирно лежит в чехлах, крепящихся к боковой поверхности бедра. Молчание угнетает. Делаю пробный шаг, укоризненное покачивание головой заставляет замереть.
–Протяни руку,– тот же мягкий голос.
Я протягиваю. В кулаке сжата тряпочка. Ненужная – свет не режет глаза. Перекладываю её в карман. А человек вновь качает головой.
–Другую.
На другой, на правой руке, татуировка. Не её они хотят рассмотреть? Нехотя протягиваю. Её и в самом деле переворачивают татуировкой вверх, касаются линий. Наконец, меня отпускают. Опускаю рукав, скрещиваю руки на груди и смотрю на них исподлобья. С каждой минутой напряжение всё возрастает.
–Рисунок на твоём запястье не несёт в себе никакой информации. Но сделан он знающей рукой,– мягкий голос обволакивает меня.– Он не завершён? Кто сделал его тебе и когда?
–В поезде,– бросаю сердито в ответ.– Несколько месяцев назад. Я не знаю их, не успела увидеть. Слышала голоса, но они вряд ли смогут раскрыть тайну.
Они переглядываются. На чёрных шлемах блики, лиц за ними не видно. Один из заблудших уходит, жестом велев следовать за ним. Остальные расступаются, размыкая полукруг. Возле колонны человек останавливается, прикладывает к гладкой поверхности пластину. И вдруг часть стены отходит в сторону.
«Подъёмник!»– проносится мысль. Внутри меня с восхищением борются недоумение и страх. Как сумели они здесь, вдали от цивилизации, совсем одни, соорудить такое? Или я ошибаюсь, и всё, что вижу, было здесь задолго до них? И, тем не менее, нужно суметь поддерживать механизмы, не дать прийти в упадок.
Если это и вправду заблудшие.
Захожу вслед за ним внутрь, дверь возвращается на место. Стены пусты, ни кнопок, ни экранов. Он вновь прислоняет пластину. Несколько секунд ничего не происходит, а потом чувствую внезапно, как уходит из-под ног пол, а я словно повисаю в пространстве. Хватаюсь, чтобы не упасть, за стены, но рука проходит сквозь поверхность. Там, за границей, она становится прозрачной, расплывчатой. Смотрю в изумлении, опасливо шевелю пальцами – поддаются. Но я не ощущаю их, словно там – не я, не моя часть.
–Как?– хочу спросить, а голос не слушается, срывается на крик.– Как?!
Непроницаемая маска смотрит на меня. Улыбается? Раздражена? Человек протягивает руку и отводит мою. Пальцы обретают чувствительность. Провожу по ним – лёгкое покалывание, как от хвои.
–Не делай так больше,– просит он.– Довольно увлекательно поначалу, согласен. Но может оторвать.
