Глотаю тяжёлый комок, возникший в горле, и придвигаюсь на всякий случай поближе к спутнику. Невольно: я не определилась, насколько можно доверять тем, кто принёс меня сюда.
–Так когда точно она у тебя появилась?
–Что?– поднимаю глаза на проводника, он легонько стучит пальцами по своему запястью.– В самом начале лета.
–Твои слова о поезде – правда?
–Да,– киваю задумчиво, снова разглядывая таинственный рисунок. Сколько хлопот он доставил. Разъяснится ли сейчас хоть что-то?– Я раньше жила в Городе. Порой хотелось вырваться, почувствовать… свободу. Что никто не властен надо мной. Что могу уйти, куда упадёт взгляд, могу остановиться, повернуть назад, залезть на дерево, закричать громко. Выбраться было не так просто, в открытую на поезд не сядешь. Но есть другой путь, через цветник. Там калитка, для охраны. Я сумела подобрать ключ, а иногда приходилось пролезать под забором. Потом оставалось незамеченной перебежать поле и вскочить на поезд.
–На ходу?– с откровенным недоверием спрашивает он.
–Да, он редко успевал набрать скорость, главное – не упустить момент. Однажды не рассчитала силы и сорвалась. Было больно,– морщусь еле заметно, снова ощутив во всём теле боль. Именно тогда Эрик узнал обо всём: скрыть перелом ребра едва ли удалось бы. Мысли о брате рождают тяжёлое чувство в груди, но я отталкиваю воспоминания. Настоящий момент – ничего другое не должно для меня существовать.– Каждый раз спрыгивать приходилось в новом месте. Было единственное условие – не пересекать границу.
–То есть свобода всё равно оставалась условной?
–В некотором роде. Но мне этого хватало.
–До определённого момента,– шлем смотрит на меня, склонив голову к плечу.– Иначе бы ты не пересекла границу. Я прав, тебя за это изгнали? Впрочем, можешь не отвечать, их фантазия оставляет желать лучшего.
–Да,– меня удивляет его осведомлённость.– Это озвучили в качестве официальной причины. Но их доказательства лживы. Я рассчитывала опровергнуть их. Только вот вышвырнули меня в лесу.
Из-под маски слышится мягкий смех.
–Вот уж правда неожиданность,– соглашается он. И вновь возвращается к интересующему вопросу.– Её сделали во время одной из вылазок?
–Да, в тот раз я уснула случайно. Когда проснулась, никого не было. Но кожу жгло, и рисунок не дал списать случившееся на сон.
–Кажется, я знаю, кто поможет нам.
Подъёмник давно прибыл на нужный этаж, и во время разговора мы шли по полутёмному коридору. Дверей по пути встречалось мало, и сейчас мы остановились возле одной из них. Спутник пропускает меня внутрь, а сам задерживается у входа, вполголоса с кем-то говоря.
–Марк, будь добр, загляни в сто семнадцатую.
Он закрывает дверь, садится на стол, а мне указывает на кресло.
–Я Фил.
–Селина. Сель,– поправляю себя сразу же. Полным именем меня называли только в школе. И мама, когда сердилась. И задаю, наконец, давно мучающий вопрос,– А этот шлем… ты можешь без него?
–Без него? Это мои глаза и уши. Но если тебя так напрягает…
Он проводит по нижней части маски, стекло поднимается, открывая лицо. Смотрят в упор тёмные глаза. Но в них нет ничего отталкивающего, и я немного успокаиваюсь. Фил старше моих друзей с лагеря и даже старше Эрика. Наверно, он был бы ровесником моей мамы, останься она в живых.
–Спасибо,– улыбаюсь я ему.– Так лучше.
Комната, куда мы пришли, небольшая, шагов восемь от стены до стены. Рядом с креслом продолговатый стол, сев на него, Фил отодвинул в сторону несколько тонких металлических прутьев. Одни короче, другие длиннее. На конце каждый из них закруглён. Интересно, для чего они? От размышлений отрывает новый человек, вошедший к нам.
–Подними шлем, Марк,– просит его Фил, а я забираюсь глубже в кресло. Что-то подсказывает, сейчас разрешатся некоторые из моих тайн.– Скажи, ведь ты был в Городе последнее весеннее и первое летнее дежурство? Если память не подводит, тогда ты проходил обучение. Смотри в глаза, пожалуйста.
Откуда в мягком прежде голосе столько стали?
–Я давно тебя знаю. Забитый поначалу, ты быстро освоился и стал неугомонным, всё время творил разные шалости. Но зачем ты сделал это? Сель, покажи руку.
Марк поворачивается ко мне, и глаза его обеспокоенно бегают по сторонам. Он бормочет что-то в своё оправдание, но слова проносятся мимо меня. Тик, передо мной стоит Тик! Тот же разрез глаз, лёгкая горбинка на носу. Это его лицо, только скулы очерчены чётче. Или не Тик? Передний зуб не сколот, и движения не такие резкие.
–С ума сойти,– выдыхаю я, поднимаясь. Кажется, понимаю, в чём дело. Дотрагиваюсь до него, осторожно, словно боясь спугнуть видение. Плечи, руки, голова. Он спрятан в костюм, но я отчётливо вижу его перед собой, худого, ловкого. И не верю.– Ты жив, ты не утонул! Ты жив! Тика спасли лесные, а тебя они, заблудшие? Он думал, ты погиб, он винил себя все эти годы, тащил часы на склад…– Марк опускает шлем на стол и смотрит на меня с недоумением, и Фил тоже, по-прежнему держа мою руку в своей.– Ты ведь Так, верно?– говорю я уже не очень уверенно.– Тебя зовут Так? Тик-Так, ну же! Ты помнишь своего брата?
Он кривится, как от острой зубной боли. Проходит не одна минута, прежде чем он заговаривает, и голос его звучит глухо, как после слёз.
–Не думал, что спустя столько лет придётся вспомнить об этом. Тика нет. Его задрали волки. Он мёртв.
Когда шоковое состояние спадает, я смеюсь.
–Ты что-то путаешь, Так… Марк. Я знаю его, и это точно твой брат. Вас немудрено перепутать. Я в первое мгновение была уверена, что вижу его перед собой!
–Ты не шутишь?
Он подходит ближе, и в глазах его такая надежда, что я почему-то чувствую себя очень неловко, как будто обманываю его. Но ведь не может быть ошибки? Мне нужен Лама. Когда он подтвердит правдивость моих слов… что тогда? Разобьётся многолетняя вражда? Сомневаюсь. Скорее, это послужит началом новой стычки: Тик не простит похищение брата, не вычеркнет из памяти столько лет. И лесные поддержат его, а заблудших я совсем не знаю. Не напрасно ли не сдержала первый порыв? Но теперь уже поздно идти на попятную.
–Где мой спутник?– поворачиваюсь я к Филу.– Тот парень, который привёл меня сюда? И не вздумай отпираться! Я видела, в него тоже выстрелили этой вашей штукой. Не оставили же вы его в лесу?
Фил пожимает плечами.
–Тебя не должно это беспокоить. С ним мы разберёмся сами.
По спине бежит холодок. Такие слова напротив готовы разжечь панику. Если с Ламой что-то случится, одной мне не добраться до лагеря.
Но кто сказал, что меня отпустят?
Страх зарождается глубоко внутри, окутывает коконом. Страх – не помощник, страх – мой враг. Закрываю глаза и вижу перед собой паутину. Это – убежище страха, а сам он сидит в центре, жирный паук. И его нужно уничтожить. Нагибаюсь, подбираю с земли сучковатую палку. Паук выжидает, делает вид, что не замечает меня. Может, не замечает на самом деле. Делаю шаг, ещё несколько. Он совсем рядом. Прицеливаюсь и кидаю. Палка отскакивает от твёрдого панциря, и я бегу. Бегу, что есть сил, он не должен догнать меня. Вытягиваю вперёд руки, разбиваю встающую на пути преграду. Я бегу. Где – по длинному коридору, по лесной тропинке? Я не сразу слышу этот голос. Казалось, порождаемый внутри меня. Он звучит немного глухо, как в наушниках на маленькой громкости.
