Впереди показались силуэты всадников, которые тоже ответили обережникам волчьим воем. Гридни-варяги в окровавленных панцирях мчались в погоню за убегавшими печенегами. Лошади их игнорировали волчий вой и вроде как даже старались ржать в такт, по-своему. Настоящие боевые жеребцы!
Лава всадников разошлась, огибая пехотинцев, поскакала дальше. Обережники разъединили строй и поспешили к своим кораблям. Данила, когда щиты разошлись, даже испытал огорчение, что строй распался и обалденное чувство единства силы исчезло. И ещё – что не удалось больше порубать копчёных.
Потери в экипаже «Лебёдушки» оказались совсем небольшие – всего один раненый. Из подопечных Воислава ранили троих: Будима, Жаворонка и Мала, неопасно для жизни. И все трое наотрез отказались возвращаться в Киев. Ещё бы, впереди маячило княжье дело, за которое сулили немалую награду. Только дурень от такого откажется из-за стрелы в мясе. Воислав спорить не стал, велел своих людей оставить на ладье и ухаживать, как за родными.
У других положение было не такое радужное – копчёные всё-таки смогли разграбить несколько кораблей, похватали самое ценное, но далеко не без потерь.
Сработали они, конечно, классно: небольшой отряд печенегов затаился среди камней и атаковал пешим строем сами корабли, пока все ждали угрозу со стороны Дикого Поля. Этот удар отвлёк на себя конную гридь и обережников, и тогда в дело вступила степная конница, проломила поредевший строй охранников и принялась бесчинствовать на торговом караване. Но так продлилось недолго, гридни быстро зажали копчёных между кораблями и рекой, где они потеряли своё главное преимущество в скорости и манёвренности, тогда они со всех четырёх копыт бросились обратно в степь. Во время этого бегства часть из них и напоролась на отряд Воислава. Кого-то приняли на копья пехотинцы, кого-то догнала конница, но факт оставался один: копчёные прорвались к кораблям и купцы понесли потери, как материальные, так и в людях.
Ещё имидж пострадал, ведь купцы отстёгивали плату князю за право безопасно путешествовать вместе с его караваном под охраной гридней, а тут – такая оплошность вышла. Влетит же сотнику от Владимира, когда он вернётся из похода. Но кто же знал, что копчёные пешими рискнут нападать?
Караван продолжил движение. Сокрушаться и костерить поганых копчёных, конечно, хотелось, но вот чего совсем не хотелось, так это ночевать в степи с кораблями. Протащить их нужно было в обход порога все десять километров, как прикинул Данила, до нападения печенегов была преодолена едва ли половина пути.
Может, если бы не атака, вся переправа уместилась бы в одни сутки, но теперь это не имело значения, купцы не успевали. Осенние дни стали коротки. Пришлось стаскивать ладьи в воду прямо между камнями порога и дежурить на них в надежде, что степняки после сегодняшней трёпки не сунутся.
Данила, отпахав весь день, ночью в свете факелов приводил в порядок своё снаряжение. Не такая это и простая работа. Его царапину на брови промыли и зашили, сказали, что затянется и шрама даже видно не будет. Это типа он огорчиться должен: у настоящего мужчины должны быть шрамы.
Данила полировал промасленной тряпочкой меч, а рядом монотонно правил бруском свой и без того безукоризненный клинок Шибрида. По движениям любой находившийся рядом мог понять, что варяга одолевают тяжёлые думы. Во всяком случае, братья по палубе чувствовали состояние друга.
– Ты никак им бриться собрался, – подшутил Ломята.
– Добрый меч должен быть острым, – задумчиво ответил Шибрида.
– А ум чистым, – ответил Молодцов.
– О чём задумался, брат? – подсел к ним Скорохват.
Остальные были в дозоре, но спать никому не хотелось. После порогов можно будет отоспаться.
– О том, кто на нас напал, – тихо сказал варяг, рассматривая своё отражение в клинке.
– Тебе ли дело до копчёных?
– Не копчёные это. Сами же слышали: больно горазды они на выдумки стали.
– Ты что, Шибрид, али шапок волчьих не видел или морд плосколицых? Да всякому… – начал было Ломята, но Шибрида посмотрел на него, и тот умолк.
– Не простой хан ими командует, вы же видели, а варяг. На родине звали его Вольг, а в Киеве – Варяжко, воевода Ярополков.
– А ты что так от этого кручинишься? – по-доброму спросил Скорохват.
Шибрида помолчал, но ответил:
– Родич он нам с Клеком. Близкий. В детинец он нас Киевский привёз, бою учил.
Друзья-обережники были ошеломлены новостью, но говорить ничего не стали, молча ждали, что ещё скажет их друг. Варяг сплюнул за борт, пробормотал: «Чего уж там».
И начал рассказывать свою с братом историю:
– Всегда мы были подле него. Отроками он нас взял, письмо от брата Олега Святославичу привезти. И потом в битве у Овруча, где этого Олега задавили, тоже вместе с ним сражались. Копчёных по степи гоняли. Татей Владимировых под Киевом. И под Дорогожичами тоже бок о бок в сече с ним стояли. Осады в Родне держали, – Шибрида стиснул зубы, так что желваки заиграли, перевёл дух: – Когда Ярополк ушёл к брату сдаваться, Варяжко сказал, что мы вольны идти, куда хотим. А сам за князем пошёл, к боярину Серегею, – варяг стрельнул глазами в сторону Данилы, – помощи у него попросил. Ну он и помог. Кликнули всех, кто был верен Ярополку, собрали в детинце, а там нурманов оказалось – что блох на собаке, и стрелки в каждом окне. Я всё это видел, видел, как Ярополк ушёл в княжий терем и не вернулся. Видел, как вышел Владимир и сказал, что его брата убили. Видел, как Варяжко хотел броситься на князя, но его удержал Артём Серегеич и сам сложил перед ним оружие! После этого гридь присягнула новому князю. Но не вся! Варяжко ушёл и увёл всех, кто не желал видеть Владимира своим батькой. И мы вместе с ним. И мы поклялись мстить! И мстили! Да только толку от этого было… Сперва да, с копчёными мы подпалили пятки князю. А потом они перегрызлись между собой из-за добычи. Что-то умное им втолковать, ох, тяжело было. Ведь мы ж для них чужаки, с какой стати им слушаться нас? Только с оглядкой на Илдэя, который поставил Варяжко младшим ханом. Но над каждым плоскомордым с кнутом не встанешь. В общем, любо им всем было не против Владимира воевать, а кусок утащить да сожрать, пока не отобрали. Разве это месть? Вот это мы с братом и сказали пестуну своему. Да и, – варяг обвёл всех тяжёлым взглядом, – тяжело было жить среди копчёных, изгоями на побегушках у хана. Два года мы терпели. А потом сказали, что не хотим мстить за князя, который умер и нас ещё бросил. Какой в этом толк, раз ради этого на карачках перед печенегами кланяться приходится? Варяжко только и сказал: уходите, если хотите. Вот мы и ушли. А теперь в бою с его людьми схлестнулись. Не знаю, может, и его самого сегодня убили.
Шибрида закончил свой рассказ, и все погрузились в молчание. Что тут можно сказать? Данила на своей шкуре испытал, когда его чуть не выгнали из ватаги Воислава, что такое мыслить себя изгоем. Здесь люди из поколения в поколение жили родами, общинами, потому что иначе не выжить! Вне рода ты никто, чужак, изверг, любой может тебя убить или поработить. Воинам, конечно, легче, но и они не всесильны. И братство своей и пролитой крови сильнее обычного. Шибрида пережил всё это в разы больнее, чем Данила. Столкнуться в бою со своим родичем – это страшно.
