– Нам было поручено приглядывать за местными босяками и заниматься тем же, чем раньше занимался он. – Пламен посмотрел на Торопыгу. – То есть следить, чтобы не было сильных претензий от стражников, и собирать долю в общак. Мы прошлись по всем общинам и группам, но везде встретили отказ. В результате были вынуждены применить силу. Дошли до Рыбаря. Он отказал и заявил, что не подчиняется Кривому Ругу, потому что всю долю отдаёт, как и прежде, Торопыге. Одного из наших на выходе ударили заточкой в бок. Пришлось вернуться и пристрелить троих, включая Рыбаря. Ещё двоих покалечили, так вышло. Пока с босотой Рыбаря разбирались, вмешались эти трое. – Снова кивок в сторону воров. – Они бросились на нас с ножами, и мы ответили. Однако никого убивать не стали. Закон мы уважаем и первыми руку на старших не поднимали.
Пламен закончил, а Кривой Руг в полной тишине спросил понявших, что беда уже рядом, воров:
– Получается, два месяца вы собираете с босяков долю, а я об этом ничего не знаю?
– Мы хотели отдать, – поёживаясь, ответил Торопыга, – но как-то всё не получалось.
Хозяин Старой гавани обратился к Серебрянке:
– Ты авторитетный вор, Серебрянка. Рассуди, что за крысятничество бывает?
– Смерть! – Старик сказал только одно слово.
– А ты, Быча, не с ними в доле был, что за них вписываешься? – спросил Руг громилу.
– Я ничего не знал, – тут же отказался от друзей Быча. – Они сами по себе, а я сам по себе.
– И что с этими козлами делать? Какое наказание им назначить?
Быча бросил на избитую троицу взгляд, а затем со вздохом отвернулся и пробурчал:
– Смерть!
Воров, попавшихся на столь неблаговидном деле, как крысятничество, подхватили под руки люди Кривого Руга и утащили в подвал. Серебрянка и Быча таверну покинули сразу, а Кривой спросил Пламена:
– Ты ведь знал, что так получится?
– Да, знал. – Парень всё так же стоял у стола.
– Иначе никак нельзя было поступить?
– По-другому целый год надо народ к себе приучать. А мы по-простому. Вожаков поломали, кто против был. А остальные уже не спорили.
– Ладно, иди работай. – Кривой Руг разрешаю где махнул рукой и еле слышно пробормотал вслед Пламену: – Отморозок. Прям как я в юности.
Пламен ушёл, а Штенгель, ещё некоторое время посидев с Ругом, направился вслед за парнем. Вышел на свежий воздух, вдохнул полной грудью и спросил Пламена, перебиравшего сваленные в кучу ножи, которые были добыты на бандитских хавирах:
– Что дальше делать думаете?
– Работать, – ответил Пламен. – Твоя помощь нужна будет, Лысый.
– Какая?
– Мы хотим один дом богатый выставить, и нам потребуется опытный вор-домушник, который бы все схронки хозяев нашёл. Пойдёшь с нами?
– Наобум – нет, – покачал головой капитан. – Надо самому место посмотреть и определиться.
– Хорошо, сегодня в ночь пойдём посмотрим. – Пламен выбрал себе нож, отличнейший дромский боевой кинжал, непонятно как оказавшийся у безвременно ушедшего в иной мир Рыбаря. – Какой хороший и удобный нож, словно влитой в руке сидит. Лысый, можешь о нём что-то сказать?
– Дромский боевой клинок, стандартный. Использовался разведчиками и пограничниками. Может, твой отец точно такой же носил.
– Жаль, не знали сразу, а то спросили бы Рыбаря, где он его достал, – заметил Пламен. – Ничего, выживших босяков спросим.
Штенгель протянул руку:
– Ладно, давай нож и Звенислава с Курбатом кликни. Повторим основные стойки, а заодно об этом клинке расскажу.
Дромы собрались, и Штенгель, повертев в руках нож, начал:
– Смотрите и запоминайте. Это один из самых лучших боевых ножей, какие только были придуманы человеком. Дромы называли такие иби. Он имеет листовидную форму и одинаково эффективен как колющее, так и режущее оружие. Именно такая форма повышает его проникающие свойства при колющих ударах. А отличная заточка при неровной линии лезвия делает его превосходным режущим инструментом. От нижнего ограничителя до трети длины лезвия одна сторона клинка имеет зубчатую заточку. Для чего это делается? – Капитан посмотрел на Курбата.
– Думаю, такая заточка не даёт противнику захватывать и блокировать клинок руками, – ответил горбун, – и, конечно, так наносятся более длинные и глубокие резаные раны.
– Правильно, – кивнул Штенгель и продолжил: – Обратите внимание на клинок. Сам по себе нож – тридцать сантиметров, а длина клинка – восемнадцать. От зубчатой заточки до острия идёт гладкая заточка, а с другой его стороны – обратная заточка. От острия спуски и в середине лезвия сделаны долы. Идеальное оружие ближнего боя. Вам бы всем такие надо достать.
– В квартал оружейников сходить надо, тем более давно собирались, – сказал Пламен.
– А деньги у вас есть? – усмехнулся капитан.
– Найдутся. – Голос Пламена был серьёзен.
– Ну и хорошо. – Штенгель бросил дромский боевой нож чуть в сторону от Звенислава, который рассеянно смотрел на хмурые облака, несущие в Штангорд то ли дождь, то ли снег.
Подловить парня не получилось: он ловко подпрыгнул, перехватил нож в воздухе и, застыв на полусогнутых ногах, направил остриё вниз.
«С каждым разом всё лучше и лучше, – подметил капитан, глядя на Звенислава. – Правильная фронтальная стойка, ноги полусогнуты, нож в правой руке и готов к бою, хоть против меня, хоть против всего мира».
Опять ворохнулось в душе капитана непонимание. Может, даже с примесью зависти к мальчишкам. И он отправил парней заниматься дальше, а сам пошёл в город.
14. Штенгель
Покинув Старую гавань, Штенгель неспешно шёл по улицам Штангорда и разглядывал дома. И если бы за ним следом увязался хвост, то шпион подумал бы, что вор-домушник присматривает себе работёнку на ночь. Однако это было не так. Лысый шёл на встречу с Корном, которая была назначена в харчевне неподалеку от Белого города. И, двигаясь определённым маршрутом, он знал, что сейчас за ним пристально наблюдают два человека из Тайной стражи, которые проверяют, нет ли за ним слежки.
Харчевня, в которую вошёл Штенгель, была самым обычным, ничем не примечательным гильдейским заведением. Каждый вечер здесь собирались ткачи и все, кто имел какое-то отношение к этому делу. На стенах были развешаны гобелены, а в углу стояли бюсты прежних герцогов, которые даровали гильдии ткачей некоторые привилегии. В остальном же всё было как и везде: столы, лавки, запахи еды и пива. В этот час обычно здесь было немноголюдно, и хозяина особо не волновало, кто сидит за столами.
Штенгель прошёл в закуток, который не просматривался от входа, заказал копчёного мяса и кружку пива. Вскоре к нему подсел Корн, который заказал то же самое.
Заказ принесли быстро, и филёр, оставшийся в группе за старшего, сказал:
