Конечно, этот философ говорил о том, что есть некая высшая справедливость, которая и покарает злого человека. Но по мне, так это полная чушь. Взять хоть тех же рахов. После всего того зла, что они посеяли в бывшем Дромском каганате, мы и есть для них высшая справедливость. Пусть, может, мы сгинем, так и не сумев что-то изменить и исправить. Но это будет в бою. Так говорит моё сердце. Так говорит моя душа. Так думает зверь во мне. И так должно быть. Хочется верить в победу, и мы в неё верим, но смерть принять готовы, если уж так случится.
Кстати, не только мы трое так думаем. Но и штангордцы, которые за свою родину дерутся и даже разбили рахские войска под Стальгордом. Да и жрецы Белгора, помнится, как услышали речи того философа, так сразу его спеленали и наверняка на исправительные работы отправили. Чтобы не смущал умы граждан своей поганой придумкой. Ведь с этого всё и начинается, я так думаю. Десять человек сплюнули и дальше пошли, а один вслушивается, смысл для себя ищет. За ним другой, третий, а там, глядишь, и воевать-то с врагом некому уже. Одни непротивленцы остались.
– Стой! – Голос Курбата прервал мои размышления.
Я повернулся и увидел, как он ухватил за руку чумазого паренька лет пятнадцати. Понятно, уличный воришка-карманник попался. Между прочим, весьма вовремя. Пора нам на местных паханов выходить.
– Отпустите! – истошно закричал парнишка и попытался вырваться, но от горбуна не сбежишь.
Наклонившись к нему, я резко вскинул перед ним пальцы веером и прошипел в лицо, как учил Штенгель:
– Ша! Ты чего, паря, попутал? Совсем масти не различаешь? Под кем ходишь?
Паренёк, услышав знакомые обертоны, успокоился, перестал дёргаться и ответил:
– Под Косым хожу, он здесь за порядком среди братвы смотрит.
– Веди, разбор учинять будем.
– Да вы чего, – напрягся воришка, – на вас узоров нет, одеты как все. Как вас отличить? Давайте разбежимся: я вас не видел, вы меня, а?
– Нет, паря. Веди к старшему. Разговор к нему есть.
– Так бы сразу и сказали, а то разбором пугаете, – ответил карманник, зыркнув из-под бровей.
Хата местного пахана по кличке Косой находилась совсем рядом, в небольшом тупичке рядом с рынком, в полуподвале. Мы спустились туда и застали некрасивую картину. Корявый мужик неопределённого возраста с сальными волосами и такой же одежде прижал в углу девчонку лет семнадцати и разрывал на ней одежду. Девчонка сопротивлялась и что-то кричала. А за изгаженным столом сидели два упырка, по виду – бродяжки и попрошайки, и с азартом подбадривали пахана. В том, что корявая морда, пытающаяся изнасиловать девушку, и был Косой, сомнений не было. Достаточно на его морду посмотреть.
– Э-э-э, – пробасил Курбат и, подскочив к Косому, одним резким рывком откинул его от девушки в сторону. – Ты чего творишь, падла?
Косой быстро вскочил на ноги и, вытирая кровь из рассечённой щеки, выдохнул:
– Вы попали, сопляки! Кто такие?!
– О Кривом Руге слышал? – спросил я.
– Ну. – Косой принял некое подобие боевой стойки, а его шавки встали по бокам.
– Гну, – резко ответил я. – Мы из его банды. Будем жить в городе, пришли к тебе посмотреть, что за человек. А ты беспредел творишь. Что за дела?
– Кривой Руг далеко, а у нас свои законы. Девка мне должна и теперь отработает по полной.
– Сколько? – обернувшись, спросил я девушку.
– Три серебрянки, – потерянно ответила она, пытаясь прикрыться разодранным в клочья серым платьем. – Мы здесь наверху в каморке живём, беженцы. Заняли денег у него, – кивнула она на Косого, – а отдавать нечем. Мы всё отдадим, – быстро затараторила она, – но позже, как отец вернётся.
Понятно. Кому война, а кому мать родна.
Покопавшись в кошельке, я вынул полуимпериал, по номиналу десять серебрянок, и бросил на стол.
– Этого за девку хватит? – спросил Косого.
– Дело не в деньгах, – местный авторитет набычился, – и вообще, валите отсюда, а то голыми и босыми отсюда уйдёте, и никакой, – он мерзко хмыкнул, – Кривой Руг не поможет.
– Как знаешь. – Мой взгляд скользнул по Курбату, который, не отрываясь, смотрел на девчонку и был готов в любой момент встать на её защиту. – Уводи девушку, Курбат.
Горбун накинул на девчонку плащ и повёл её к выходу из подвала. Косой попытался кинуться за ним следом. Однако на него прыгнул Звенислав и несколькими быстрыми ударами успокоил. Бродяги попытались за него вступиться, но я встал на их пути и так посмотрел на этих шакалов, что они решили не рисковать и остаться в стороне.
– Мразь! – Звенислав брезгливо сбил со своей одежды пыль.
– Что же вы так, – спросил я бродяг, – законы воровские не уважаете? Это не я, пришлый, должен был этого скота остановить, а вы. Что так?
– Да это, – начал один из попрошаек, – всех авторитетов в городе зачистили, и так сложилось, что Косой за старшего остался.
– Ещё кто-то, кроме него, в городе есть?
– Человека три, кто с понятием.
– Ясно с вами всё. Если будут какие-то претензии насчёт этого козла, – я ткнул пальцем на всхлипывающего Косого, – то всегда милости просим на наш двор, улица герцога Арина, дом пять. Меня зовут Пламен сын Огнеяра.
– Всё путём, разбора не будет, – поморщился бродяга, – вы не нашего уровня люди.
– И всё же, у меня есть работёнка для бродяг, если что, обращайтесь.
Попрошайки суетливо закивали, и мы с братом вышли на улицу.
Девушка, закутанная в плащ Курбата, всё ещё не отошла от шока, и я спросил её:
– Как звать, где живёшь?
– Эльза меня зовут. Здесь, – махнула она рукой в направлении второго этажа, – живём с мамой и братиком младшим.
– А отец где?
– На войну забрали, в ополчение.
– Курбат, – обратился я к горбуну, который, судя по всему, на девушку крепко запал, как говорится, с первого взгляда, – проводи её и посмотри, может, чем помочь можно.
– А вы как же?
– Мы ещё кое-куда зайдём. Встретимся дома. Давай.
Курбат кивнул и повёл симпатичную девушку Эльзу к ней на квартиру, а мы направились в норгенгордское отделение Тайной стражи. Посмотрим, что там творится и как нас встретят.
30. Штенгель
После победы под Стальгордом работы у полковника Штенгеля не убавилось, а даже, наоборот, стало больше. Оборонительная армия генерала Микита – кстати, генерала он получил за победу над войском рахов – встала на свои прежние рубежи по рекам Сана и Быстриша. Часть воинов, в основном ополченцев, распустили до весны по домам. А вся остальная армия, взяв лопаты, заступы, мотыги, кирки, топоры и ломики, начала строить оборонительную линию длиной в сто пятнадцать километров. Естественно, не сплошную, а на самых опасных направлениях предполагаемых вражеских прорывов.
