Из Первого главного управления КГБ в адрес Андропова для доклада на заседании политбюро был направлен серьезный документ за подписью Крючкова. В нем, хотя напрямую и не упоминалось о заговоре Амина, однако содержались предложения более широкого плана. Возможно, именно этот документ был принят за основу дальнейших политических рекомендаций, исходивших от советского руководства. В нем, в частности, говорилось:
«Внутриполитическое положение в Демократической Республике Афганистан продолжает резко обостряться. Действия вооруженных отрядов контрреволюции, пользующихся всемерной поддержкой США, КНР, Англии, Пакистана, Ирана и Саудовской Аравии, принимают все более широкий размах. В результате активных наступательных операций мятежники сумели установить полный контроль над пограничными с Пакистаном провинциями, захватили значительную часть территории центрального Афганистана, создали угрожающее положение в большинстве провинций, примыкающих к Кабулу, резко активизировали свою деятельность в северных районах, примыкающих к границе СССР, продолжают свои провокации в провинциях, граничащих с Ираном. Характерно, что в последнее время реакция перешла к открытым вооруженным выступлениям в самой столице. Так, в течение последних месяцев в Кабуле были предприняты две серьезные попытки свергнуть существующую власть. Положение в Кабуле усугубляется и тем, что в настоящее время он фактически отрезан от большинства других провинций, снабжающих население столицы продуктами питания. Из трех магистралей, связывающих Кабул с внешним миром, до последнего времени более или менее действовала лишь одна шоссейная дорога, идущая к границам СССР через горный перевал Гиндукушско-го хребта — Саланг. Однако в последние дни и эта дорога неоднократно блокировалась мятежниками.
Осуществление социально-экономических реформ, начатых в спешке и без должной подготовки, в связи с создавшейся в стране обстановкой, близкой к гражданской войне, практически приостановлено. Правительство Тараки — Амина заметно теряет свой авторитет в народе, среди которого все больше проявляются антисоветские настроения.
Советы и рекомендации, высказываемые на различных уровнях Тараки и Амину ответственными советскими представителями об усилении работы в массах с целью создания широкой социальной опоры режиму, на практике почти не выполняются. Тараки и Амин по-прежнему делают основную ставку на решение всех внутриполитических проблем военной силой, как и ранее, решают все важные государственные вопросы, не советуясь с другими членами Политбюро ЦК НДПА, продолжают осуществлять политику необоснованных массовых репрессий…»
Далее начальник ПГУ напоминал о разгроме парчами-стов, репрессиях против патриотически настроенных офицеров, представителей духовенства, интеллигенции, говорил об отсутствии умения у нынешних лидеров ДРА работать с пуштунскими и белуджскими племенами. И делал убийственный вывод о том, что сейчас Тараки и Амин уже сами не верят в лояльность своей армии, поэтому и обращаются к нам с настойчивыми просьбами направить в ДРА советские воинские части даже для их личной охраны.
«В сложившейся кризисной обстановке нельзя исключать, что завоевания Апрельской революции могут быть утрачены и интересам Советского Союза в этом важном районе мира будет нанесен серьезный ущерб, — говорилось в записке Крючкова. — В этих условиях полагали бы целесообразным рассмотреть следующие предложения:
1. Изыскать форму отстранения Х. Амина от руководства страной, возложив лично на него всю ответственность за необоснованные репрессии, просчеты в вопросах внутренней политики.
2. Убедить Тараки в необходимости создания демократического коалиционного правительства, руководящую роль в котором должны занимать члены НДПА, включая представителей “Парчам”. Привлечь к работе в правительстве представителей патриотически настроенных духовников и племенных авторитетов, представителей нацменьшинств и интеллигенции.
3. Освободить из мест заключения и реабилитировать незаконно осужденных политических заключенных и, в частности, членов группы “Парчам”.
4. Провести неофициальную встречу с находящимся в эмиграции в ЧССР лидером “Парчам” К. Бабраком. В ходе этой встречи обсудить вопросы, касающиеся стабилизации внутриполитического положения в ДРА
5. На случай обострения кризисной ситуации в стране готовить резерв нового руководства НДПА и ДРА».
Искушенные люди из тех избраненных, кто был ознакомлен с этим документом, сразу обратили внимание на пункт № 1, который предлагал найти возможность отстранить Амина от власти и возложить на него всю ответственность за плачевную ситуацию, сложившуюся в Афганистане. Опытный бюрократ, Крючков одним выстрелом убивал сразу двух зайцев: убирал занозу, какой для всех становился Амин, и списывал на него все накопившиеся грехи.
Однако искушенных среди избранных было очень мало. Брежнев к тому времени уже совсем плохо понимал, что происходит вокруг него, а соратники старались оберегать генсека от плохих новостей. Устинов, получавший информацию не только от ПГУ, но и от ГРУ, а также от своих военных советников, в августе еще не определился, на кого поставить. Громыко тоже читал не только телеграммы «ближних», но и документы, поступавшие от Пузанова и партийных советников, а судя по ним, Тараки не угрожала никакая опасность. Министр иностранных дел по обыкновению не спешил с выводами, выжидал, отслеживал «линию руководства», чтобы в нужный момент ее поддержать. Самым информированным человеком в политбюро на тот момент был глава КГБ Андропов, но и он хорошо понимал, сколь высоки ставки в этой игре, поэтому действовал без резких движений, осмотрительно.
Можно с уверенностью говорить о том, что в августе никакого конкретного плана по устранению Амина еще не было. Зерно, брошенное Крючковым, еще не проклюнулось. Но кое-что Москва уже начала предпринимать. В частности, вспомнили о Кармале. Юрий Владимирович распорядился: аккуратно, через агентуру и доверенных лиц, выяснить все обстоятельства сегодняшней жизни лидера парчамистов: где он сейчас, каково его настроение, с кем общается, состояние здоровья…
* * *
Еще в начале лета сотрудники чехословацкой службы безопасности перевезли Бабрака Кармаля и членов его семьи в новое убежище. Все предыдущие месяцы, начиная с тех осенних дней, когда он, спасаясь от аминовских агентов, покинул свою посольскую резиденцию, опальный афганец провел на одной из секретных дач МГБ под Карловыми Варами. Теперь их увозили еще дальше от ставшей опасной Праги, на территорию Словакии. Им выделили несколько хорошо обустроенных комнат в санатории алюминиевого комбината, позволили бесплатно посещать столовую, бассейн, а также принимать все врачебные процедуры.
— Пользуйтесь случаем, — сказали чехословацкие товарищи. — Здешняя минеральная вода обладает такими целебными свойствами, что мертвые оживают.
Кармаль в ответ только кисло улыбнулся. Он не привык жаловаться на здоровье. Бездействие томило его. Хотя, если честно, вначале, то есть год назад, он воспринимал свой вынужденный отъезд из Афганистана как избавление.
Оказавшись в июле 1978 года в Праге, приступив к исполнению обязанностей посла, он испытал сначала чувство необыкновенного облегчения. Словно тяжелый и неприятный груз свалился наконец с его плеч. Да, он был профессиональным революционером, почти тридцать лет отдал борьбе, и без всяких сомнений был готов и дальше идти этой опасной тропой, но все, что происходило в последние месяцы, начиная с того злополучного дня — 27 апреля, — тяготило его, казалось неестественным, таящим опасность и для него самого, и для его любимого Афганистана. Да, он был закаленным в битвах убежденным борцом, но при этом — совершенно неспособным к насилию, интригам, подковерным, нечестным схваткам, он был скорее идеалист, слишком буквально воспринимавший моральные догмы «строителей коммунизма».
