Заместитель резидента уже хорошо понял, что подобного рода послания лишь вызывают раздражение у Москвы.
Не найдя понимания у советского посла, Кармаль предпринял попытку объясниться с главой государства. Нанеся прощальный визит Тараки, он попытался предупредить его о грозящей опасности: «Ваш “любимый ученик” не остановится ни перед чем на пути к единоличной власти, откройте же, наконец, глаза». Но Тараки в ответ только рассмеялся: «Обида затуманила твой разум. Амин готов без промедления отдать за меня свою жизнь — вот в чем правда». На этом и распрощались.
Главному партсоветнику Валерию Харазову о ночном инциденте, связанном с парчамистами, ничего сообщать не стали. У Харазова почему-то не сложились отношения с «ближними». Возможно, виной тому была его дружба с Гореловым, мнение которого к тому времени по многим вопросам часто не совпадало с позицией работников КГБ. Или его слишком независимый характер. Он прекрасно ладил с послом Пузановым, проводил долгие беседы с военными, а вот с чекистами за три месяца так ни разу и не встретился. Он подозревал, что направляемая им в ЦК КПСС информация иногда сильно расходится с тем, что пишут в Москву по своим каналам «ближние».
Однажды наш экономический советник, по службе имевший рабочие контакты с министром планирования, сказал Харазову, что с ним хочет встретиться Султан Али Кештманд. Валерий Иннокентьевич предложил местом для встречи тот скромный особняк, который был выделен для работы аппарату партсоветников. Кештманд отказался («Не хочу, чтобы об этом тут же донесли Амину») и в свою очередь предложил ночью встретиться на пустыре за жилыми домами Микрорайона. Тут уж отказался Харазов: официальному представителю ЦК КПСС не пристало участвовать в таких шпионских играх. Через несколько дней Кештманд был арестован — как заговорщик, иностранный агент и враг революции.
Едва освоившись с обязанностями посла в Праге, Бабрак Кармаль получил указание от афганского руководства немедленно вернуться домой. Якобы для того, чтобы получить новое назначение. Но, почувствовав неладное, он с помощью сотрудников чехословацкого МГБ покинул Прагу и укрылся на одной из секретных дач недалеко от курортного города Карловы Вары. Амин был вне себя. По его заданию в Чехословакию направилась группа киллеров, но их успела нейтрализовать чехословацкая контрразведка.
В те же дни Кабул посетила партийно-правительственная делегация под руководством секретаря ЦК компартии Чехословакии Васила Биляка. Тараки и Амин в беседе с гостями стали настаивать на выдаче им Кармаля. «Если вы не сделаете этого, то мы не сможем считать вас своими друзьями», — угрожали они. Но Биляк в ответ только вежливо улыбался. Когда же официальная часть встречи закончилась и Тараки ушел, Амин сказал гостю:
— Если нам удастся напасть на след Кармаля, мы привезем его в Афганистан и здесь расстреляем как агента ЦРУ.
Биляк, получивший на сей счет твердые инструкции из Москвы, опять оставил слова Амина без комментариев.
Бабрак Кармаль летом и осенью 1978 года стал большой головной болью не только для халькистов, но и для Москвы. С одной стороны, его, опытного афганского революционера, преданного идейного борца, проверенного и испытанного друга СССР, следовало оберегать от мести «соратников». С другой, нельзя было давать Тараки и Амину даже малейшего повода для недовольства. Эти два человека олицетворяли собой реальную и законную власть, которой требовалось выражать уважение и поддержку. Кармаль же вовсе не желал тихо отсиживаться в своей невольной ссылке, он принимал у себя других видных парчамистов, обсуждал с ними планы борьбы с врагами. И об этом почти сразу же становилось известно Кабулу: служба безопасности плотно обложила своей агентурой опального революционера.
Амин прекрасно понимал, что Чехословакия дала укрытие его недругу не сама по себе, а только заручившись согласием Москвы. Поэтому не упускал возможности попенять советским товарищам: что же это вы покрываете заговорщика и агента ЦРУ? Он ведет против нас подрывную работу, а вы, получается, способствуете этому? Наконец, резидент КГБ Вилиор Осадчий разразился телеграммой в Центр, суть которой сводилась к тому, что надо бы приструнить товарища Кармаля.
«Бывший посол ДРА в Праге Кармаль Бобрак (именно так продолжали тогда писать в документах фамилию афганского лидера. — Авт.), которому чешские товарищи предоставили политическое убежище, после смещения с должности посла и его отказа вернуться на родину ведет среди парчамистов, находящихся за рубежом (в капиталистических и социалистических странах) и в Афганистане, работу по сплочению их для борьбы против существующего в Афганистане режима, против правящей Народно-демократической партии и правительства ДРА», — писал резидент.
Заместитель заведующего международным отделом ЦК Р.А Ульяновский, ознакомившись с этой шифровкой, немедля вышел с запиской в секретариат ЦК: «Полагали бы целесообразным обратиться в ЦК КПЧ с предложением провести с К. Бобраком беседу о необходимости прекращения им деятельности, враждебной прогрессивному режиму в Афганистане». И вскоре советский посол в Праге получил указание встретиться с одним из руководителей чехословацкой компартии и передать ему просьбу: провести воспитательную беседу с афганским лидером. Тезисы этой беседы прилагались. Там, в частности, говорилось о том, что «подобная деятельность К. Бобрака ставит и тех, кто предоставил ему гостеприимство, и советских товарищей в ложное и затруднительное положение перед нынешним революционным режимом в Афганистане». Афганскому функционеру предписывалось «сделать из этого правильные выводы».
Говорят, Кармаль, молча выслушав сей приговор, мрачно заметил: «Погодите, совсем скоро советские товарищи заговорят со мной по-другому».
Как в воду смотрел.
А миссия партсоветника Харазова завершилась в Афганистане спустя три месяца. Он без всякого сожаления расстался с этой так и не понятой им страной, вернулся в тихий и уютный Вильнюс. В Москве сделал остановку, чтобы отдохнуть и подлечиться. Думал, что его пригласят на Старую площадь, начнут расспрашивать о ситуации в НДПА, поинтересуются его мнением насчет того, как строить отношения с «революционерами». Но шли дни, а из ЦК никто не звонил.
* * *
За два с половиной месяца, прошедших после Апрельской революции, в Афганистане было раскрыто около тридцати заговоров против новой власти. «Заговорщиков» арестовывали, быстренько выбивали из них признательные показания и после этого обычно расстреливали. Без всякого суда.
В августе по обвинению в государственной измене были арестованы начальник Генерального штаба Шахпур и начальник столичного госпиталя доктор Али Акбар. Оба они были беспартийными, но каток репрессий уже настигал всех, кто хоть в малой степени подозревался в нелояльности новой власти. Затем настал черед министра обороны.
Абдул Кадыр, как и раньше, не скрывал своего негативного отношения к распрям в НДПА Министр прекрасно понимал, что добром для него это не кончится, однако природное упрямство побеждало здравый смысл. Когда в Кабуле был развернут узел закрытой связи, Кадыру позвонил министр обороны СССР маршал Устинов. Выслушав его поздравления и напутствия, Кадыр ответил:
