Книга Вирус "А". Как мы заболели вторжением в Афганистан, страница 58. Автор книги Владимир Снегирев, Валерий Самунин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Вирус "А". Как мы заболели вторжением в Афганистан»

Cтраница 58

Осенью по стране поползли слухи, будто арестованных по подозрению в причастности к контрреволюционной деятельности не убивают, а увозят в Советский Союз, где держат на каторжных работах в Сибири и на Урале. При этом цитировались будто бы пришедшие с урановых рудников письма несчастных афганцев, их жалобы на непосильный труд и тяготы.

Люди не могли поверить в то, что действительность была гораздо обыденнее и страшнее: тех, кого арестовывала АГСА, обычно расстреливали прямо неподалеку от их родных домов. Какая там Сибирь…

Все это, конечно, отнюдь не повышало авторитет новой власти, а плодило ее врагов.

Летом пришло сообщение о вспыхнувшем восстании в Нуристане, которое по приказу Амина было подавлено самым беспощадным образом: этот район просто-напросто разбомбили с помощью авиации. Затем волнения перекинулись в прилегающую к Нуристану провинцию Кунар. Тревожные вести приходили из Панджшерского ущелья. Пока сопротивление носило разрозненный характер, но по агентурным данным афганская эмиграция в Пакистане уже приступила к созданию альянса из самых авторитетных исламских организаций. Это первое объединение моджахедов, названное Национальным фронтом спасения, возглавил Бурхануддин Раб-бани, которому затем на многие годы предстоит стать одним из главных лидеров джихада.

Тараки улетал в Москву 4 декабря. Для этого ему специально выделили самолет Ил-62 в салонном варианте из правительственного авиаотряда, обслуживавшего высшее советское руководство.

За два дня до отлета нашим представителям в Кабуле пришлось решать неожиданно возникшую задачу. До этого считалось, что во время отсутствия Тараки его функции станет выполнять Амин, который уже прочно утвердился в роли второго человека в партии и государстве. И вдруг, когда уже все протокольные вопросы были утрясены и все списки составлены, Амин сказал полковнику Богданову, что тоже хотел бы «неофициально, потихоньку» навестить Москву. Руководитель представительства КГБ не смог скрыть своего изумления:

— Разве это разумно, когда оба главных руководителя оставят страну в такой непростой ситуации?

Но Амин дал понять, что спорить с ним бесполезно:

— У нас есть и другие авторитетные товарищи, например, Сарвари и Ватанджар, — веско сказал он. — Да и вы, товарищ Богданов, остаетесь на боевом посту. В случае чего всегда подскажете, поможете принять правильное решение. Я лично прошу вас на время нашего отсутствия помочь в управлении государством. И потом, — тут Амин предъявил свой решающий козырь, — я бы хотел встретиться с товарищем Андроповым.

Богданов решил, что Амин мог договориться об этой встрече по каким-то своим каналам, минуя представительство КГБ, и поэтому спорить дальше не стал.

На аэродроме во время вылета афганской делегации были устроены пышные проводы: почетный караул, оркестр, дипкорпус, члены правительства… Богданов тоже стоял в ряду наших посольских работников, ожидая, когда настанет его пора пожать руку отбывающему вождю. В самый разгар церемонии проводов краем глаза он заметил, как по трапу стоящего в отдалении самолета быстро вбежал наверх Хафизулла Амин. Словно зайцем проскользнул в самолет.

А в правительственном аэропорту Внуково-2 афганскую делегацию ждала такая же пышная встреча. Гостей приветствовали генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев и другие советские руководители. Как положено, были объятия и поцелуи у трапа, были исполнения государственных гимнов, был марш почетного караула. Леонид Ильич пригласил афганского лидера в свою машину. Переводил советник афганского отдела МИД Станислав Гаврилов. Во время недолгой поездки от Внуково до Кремля Брежнев пытался сказать что-то Тараки. Гаврилов с готовностью перевел на дари. Однако афганец сделал вид, что не понял. «Устал, наверное, товарищ Тараки, — снисходительно объяснил это наш генеральный секретарь. — Пусть отдохнет, подремлет, пока едем. Ведь, небось, не меньше семи часов болтался в воздухе».

На следующий день началась официальная программа визита. Переводить беседу двух лидеров должен был второй секретарь советского посольства в Кабуле Дмитрий Рюриков. Гаврилова держали «на подстраховке». Однако перед началом переговоров Тараки неожиданно сделал странное заявление:

— Мы, члены приехавшей в дружественный Советский Союз делегации, — афганцы, а точнее сказать — пуштуны. И поэтому мы хотели бы, чтобы под сводами этого замечательного зала звучала пуштунская речь. Насколько я понимаю, ваши переводчики не владеют языком пушту. Поэтому мы включили в состав нашей делегации офицера-пуштуна, который учился в вашей стране и свободно владеет русским языком.

Леонид Ильич, который мало что понял из сказанного, спокойно отреагировал на слова Тараки, а точнее — никак не проявил своей реакции. Председатель правительства Косыгин уставился в лежащие перед ним документы, как бы размышляя над их содержанием. Лицо министра иностранных дел Громыко недоуменно вытянулось. Посол Пузанов сначала побелел, а потом покраснел.

Рюриков быстро подошел к министру и напомнил ему: еще в Кабуле с афганской стороной и, в частности, с Амином договорились о том, что перевод будет вестись только с языка дари. Не терпящий никаких отступлений от протокола Громыко пробурчал, что хорошо помнит об этой договоренности. Потом Андрей Андреевич прошептал в ухо сидящему рядом секретарю ЦК Пономареву: «Вот и подписывай договоры с такими. Сегодня подпишут, а завтра нарушат».

Щуплый капитан-артиллерист, напуганный той ответственностью, которую возложил на него «великий вождь», через пень-колоду, путаясь в политических и юридических терминах, стал переводить. На него было жалко смотреть. Уязвленный Громыко, чтобы «уесть» коварных афганцев, обратился к капитану: «Говори громче! Тебя не разобрать». Однако офицер, напротив, вконец стушевался, и его неуверенный голос стал еле слышен. Тогда Андрей Андреевич зычно на весь зал произнес: «Видно, товарищ переводчик каши мало ел!» На лицах членов советской делегации появились саркастические улыбки. Потом Громыко шепотом спросил своего помощника, есть ли в МИДе хороший специалист, владеющий языком пушту? Помощник проконсультировался с Гавриловым. Да, такой человек есть, однако в настоящее время он учится в аспирантуре Дипломатической академии. «Срочно разыскать и доставить в Кремль», — коротко и ясно приказал министр иностранных дел.

Аспирант Дипакадемии Владимир Козин был одним из немногих в Союзе, кто в совершенстве владел редким и трудным языком. Сам Козин всегда удивлялся сему факту. Пуштуны были главной национальностью в Афганистане. Они составляли подавляющее большинство, их представители всегда занимали все высшие государственные посты, язык пушту наряду с дари являлся самым ходовым и в высших эшелонах власти, и на базарах, так отчего же мы, советские, за столько лет братской дружбы с Афганистаном не удосужились подготовить достаточное число переводчиков? Непонятно…

Поступив в МГИМО, Володя успешно овладел пушту, дари и английским, причем во всех этих языках преуспел. Других желающих выучить пушту на их курсе оказалось всего двое, да и те вскоре после получения диплома куда-то сгинули. Поступив на службу в МИД, он тоже с удивлением обнаружил, что и здесь он один-единственный на все гигантское министерство, кто свободно владел пушту.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация