– Так скажи «да». – Я обернулась и подмигнула ему, а потом запрыгнула в кровать.
– Ну-ка расскажи мне, когда ты успела стать такой искусной соблазнительницей?
– Это все рыжие волосы. – Я вздохнула и повернулась к стенке.
– Да, без них тут явно не обошлось. – Уэс коснулся моих волос, потом пропустил несколько прядей между пальцами. – Я буду так скучать по твоим волосам.
– Когда я отстригу их?
– Нет, я буду скучать по тому, как они не давали мне дышать по утрам. Ты себе не представляешь, как это возбуждает, когда просыпаешься и чувствуешь рядом твой запах.
Я не знала, что сказать.
– Кажется, я тебя снова смутил, – проговорил Уэс сонным голосом. – Прости, ты же знаешь, у меня не всегда получается контролировать все, что я говорю.
Я заложила руки за голову.
– Все нормально.
Комната погрузилась в тишину. Уэс лежал на спине и внимательно изучал потолок. Его дыхание было ровным, но громче обычного. Я опять заметила, что у него под глазами темнеют синяки, и придвинулась, чтоб рассмотреть его лицо повнимательнее. Цвет его кожи больше не производил впечатления здорового. Парень был настолько бледен, что походил на вампира, который уже несколько месяцев нападал на людей в разных концах города и после долгой паузы жаждал порции свежей крови.
– Уэс, – набралась решимости я. – Пообещай, что ты не будешь мне лгать.
– Что? – Он так быстро повернулся ко мне лицом, что мы чуть было не столкнулись лбами.
– Просто пообещай.
– Обещаю. – И парень тут же отвел взгляд.
– Ты точно нормально себя чувствуешь?
Он сделал глубокий вдох, опустил глаза, и энергия словно покинула его.
– Задай этот вопрос после Хоумкаминга.
– Что? Почему после Хоумкаминга?
Уэс пожал плечами.
– Раз мне нельзя тебе лгать, тогда спроси об этом после Хоумкаминга. Тогда я все смогу тебе объяснить.
– И ты объяснишь, почему ты то кажешься здоровым как бык, то выглядишь так, будто еле-еле держишься на ногах?
– Все объясню, – сказал парень упавшим голосом. – Обещаю.
– Ладно.
Я была недовольна его ответом, мне было неспокойно. Конечно, какое уж тут спокойствие, когда точно видишь: происходит что-то неладное, а тебе остается только строить догадки? К тому же я прекрасно знаю, как мужчины болеют. У меня была возможность отлично это изучить на примере дяди. Гордыня не дает им признать, что дело плохо, возможно, в этом-то вся причина.
Над моими плечами нависла его мускулистая рука. Через мгновение Уэс схватил меня, повернул и прижал к себе.
– А теперь самое время немножечко поспать.
– Да я готова хоть всю жизнь спать в твоих объятиях.
– Хорошо, – прошептал он мне на ухо. – Я хочу, чтобы все, что тебе еще предстоит попробовать, ты пробовала со мной… так у меня сразу будет огромное преимущество перед теми, кто будет следующими.
– Я хочу только первого.
Он провел левой рукой по моему боку.
– Я тоже очень хочу этого.
– Спокойной ночи, Уэс.
– Спокойной ночи, моя маленькая Овечка.
Глава 37
Время уходит, как песок сквозь пальцы – я чувствую это всем телом и ненавижу всей душой. И мое сердце снова и снова разбивается каждый божий день.
Уэстон
Выходные, проведенные дома с Кирстен, заняли почетную первую строчку в моем личном хит-параде лучших в жизни каникул. В пятницу у меня было отвратительное настроение и строить какие-то планы я был не в состоянии. Поэтому мы весь день смотрели кино на экране размером со стену и ели попкорн.
В субботу мы еще раз закрепили успехи Кирстен в плавании, а в воскресенье я помог ей составить расписание на весенний семестр. Она все еще никак не могла определиться с профилирующим предметом. Моя девушка хотела выбрать такую специальность, чтобы потом не пришлось сомневаться. Ей хотелось заниматься чем-то важным, имеющим большое значение для окружающих, она хотела найти свою цель в жизни. И я не вправе был ее торопить или пытаться переубедить, поэтому просто помог разобраться с общеобразовательными предметами, которые ей в любом случае следовало включить в учебный план.
Понедельник неумолимо приближался, и я прекрасно понимал, что ускользающее время играет против меня. Я начал новый курс лекарств, но чувствовал себя не лучше, чем в самом начале лечения. За все это время я так и не мог справиться с побочными эффектами – слабостью, головокружением и тошнотой. Дэвид и Джеймс очень переживали за меня, особенно из-за того, что мне оставалась одна последняя игра до официального ухода из команды.
Кирстен никогда не видела меня на футбольном поле. Она никогда не видела, как я играю.
Я играл ради команды, ради фанатов, ради отца, ради Тая, даже ради себя самого. Но я никогда в жизни не играл ради девушки. Это было особое, незнакомое мне ощущение, и я не хотел ударить в грязь лицом. А это значило, что мне надо как-то подниматься с кровати и тащить свою задницу на тренировки, хотя на самом деле мне хотелось только блевать и спать.
А еще еда потеряла всякие остатки вкуса. Это началось уже давно, в конце прошлого месяца. Кирстен, разумеется, этого не знала, но каждый раз, когда она ела, я пытался представить себе, каково то или иное блюдо на вкус. Пытался вызвать в памяти, какой вкус у индейки, а какой у сахара.
Но когда я концентрировался на таких вещах, я начинал чувствовать себя слабым. Только представьте себе, как глупо это звучит. Двухметровая, стокилограммовая гора мышц чуть не плачет из-за того, что больше никогда не сможет почувствовать вкус индейки.
Я вытер пот со лба тыльной стороной ладони и еще раз поднял штангу. Тони, как обычно, страховал меня, но к нам подошел тренер, и они поменялись.
– Ты уверен, что тебе стоит это делать? – спросил он, когда я сделал следующий рывок.
– Ага, – я улыбнулся во весь рот и отпустил штангу. Она упала на пол. – Мне это пока вполне по силам.
– М-м-м, ладно, – Тренер отвел глаза в сторону и потер глаз. – Уэс, если я могу хоть что-нибудь для тебя сделать…
– Тренер, я еще не умер, – прервал его я.
– Я знаю, – ответил он, глядя на меня повлажневшими глазами.
Да твою ж мать! Я поставил руки на пояс и глубоко вздохнул, стараясь не смотреть в сторону человека, который научил меня играть, который видел, как я играл за BHS еще будучи старшеклассником. Мы вместе прошли через огонь и воду, и я был практически уверен, что он сейчас чувствует себя так, словно теряет члена семьи. И я знал это по одной простой причине: я сам чувствовал то же самое.
