Я не различал почти ничего, только то, что видел Уилф: белый снег, много-много белого снега.
Рев снова взрезал воздух прямо за нашими спинами, на ужасной, невозможной высоте. В шуме твари не было ничего, кроме желания нас прикончить. Уилф утянул меня в сугроб – лучше укрытия было не найти.
Мы слышали громоподобный топот твари, несущейся на нас с невероятной скоростью.
Но она прошла мимо, и вдали мы услышали крик – человеческий крик.
Он резко оборвался.
– Нужно помочь им, – сказал я.
– Да, – отрезал Уилф, и я видел, как клубится его Шум.
Когда мы вышли с разведывательного корабля, стоял ясный день, и нам ничто не должно было угрожать. Мы увидели, что начинается буран, и решили вернуться, но тучи настигли нас прежде, чем мы успели собраться, и среди голых деревьев поднялся ураган.
Ураган, который принес с собой нечто.
У Фостер было с собой ружье, но она погибла первой. Кричала, а потом внезапно умолкла. Остальные побежали, пытаясь добраться до корабля, но метель усилилась, и все они ослепли так же, как и я.
По Шуму Уилфа я понял, что он думает об оружии, которым оснащен любой разведывательный корабль.
– Мы должны попытаться, – сказал я.
– Угу.
Он схватил меня за руку, и мы снова побежали, уворачиваясь от камней и вырванных с корнем деревьев.
Рев, казалось, окружил нас со всех сторон. Мы слышали крики остальных заблудившихся и мечущихся в панике среди метели. Я совсем потерял корабль, но Уилф наверняка знал, где он, – в его Шуме впереди нас виднелась его темная тень. У двери стоял человек. Миккельсен, оживленно машущий нам рукой.
– Скорей! – крикнул он.
– Оружие? – спросил Уилф, когда мы взбегали по небольшому трапу внутрь.
– Уже на взводе, – отозвалась из кабины Коллиер, размахивая руками над экранами, на которых остальные из нас, оставшиеся снаружи, отображались в инфракрасном спектре.
Уилф посмотрел на них, а я увидел их благодаря ему.
– Только двое? – спросил он.
– Фостер, Джанг и Стаббс мертвы, – неживым голосом сказала Коллиер, указывая пальцем на неподвижные, уже начинающие синеть в инфракрасном спектре тела на экранах.
На двух экранах по сторонам от главного бежали в противоположном направлении две фигуры. Компьютер опознал их: слева Фуку-нага, справа Джефферсон. Мы все наблюдали за тем, как огромная голубая тень в три раза выше Джефферсон поднялась за ее спиной из-под снега, подняла ее оранжевый силуэт в воздух и разорвала надвое.
– Господи боже, – проговорил Миккельсен.
– Привожу ракеты в боевую готовность, – сказала Коллиер, нажимая на кнопки.
– Что это за тварь? – спросил я.
– Где Доусон? – спросил Уилф, и я понял по его Шуму, что он внимательно изучает каждый экран. От нее не осталось ни следа. Ни от мертвой, ни от живой.
– Тварь гонится за Фукунагой, – прокричал Миккельсен.
Мы видели темно-голубую тень, нечеткую в инфракрасном спектре, словно бы она была так же холодна, как и все, что ее окружало. Она отвернулась от того места, где теперь лежал труп Джефферсон, и пересекла первый экран, затем второй. Фукунага – сильная и здоровая, но ей давно уже за шестьдесят. От чудовища ей не убежать.
– Ракеты к бою готовы, – сказала Коллиер, поднимая крышку, под которой находилась пусковая кнопка. – Произвожу захват цели.
– Стой! Там люди! – крикнул Уилф.
На обоих экранах из снега возникло множество маленьких фигур, оранжевых в инфракрасном спектре, но менее ярких, чем бегущая Фукунага. Пять, десять, двадцать. Целые ряды, появившиеся словно из ниоткуда. Среди них виднелся одинокий ярко-красный силуэт. Компьютер опознал его как Доусон.
– Спэки? – спросил Миккельсен.
– Не может быть. Нам сказали… – ответила Коллиер.
– Чудовище отступает, – сказал Уилф. – Уходит чудище.
Мы наблюдали за тем, как огромная голубая тень прекратила гнаться за Фукунагой и исчезла в лесу. Рев, доносившийся издали, постепенно затихал.
Мы тяжело дышали и ошарашенно смотрели друг на друга.
– Что произошло? – спросил я наконец.
– Не знаю, – сказал Уилф, повернувшись к трапу, ведущему наружу. В Шуме Миккельсена я увидел, что он нахмурился. – Но если есть ответы, я должен их получить.
В анклавах спэков, встреченных нами на пути, нас уверяли, что эта заснеженная земля за последними деревьями арктического леса должна быть пустынна. Дальше – только ледяная шапка, покрывавшая северный полюс планеты.
Суровый, непригодный для жизни последний фронтир.
Почему мы отправились туда?
А почему бы и нет?
Первая группа колонистов Нового Света так и не смогла исследовать его и держалась – из-за войны, потерь и собственной треклятой глупости – около единственной реки, протекавшей из заброшенного Прентисстауна на западе через Хейвен до столь же заброшенного Горизонта на восточном берегу океана.
Но разве вокруг все это время не простирался целый мир, населенный расой, с которой мы воевали не единожды, а дважды (вот она, треклятая глупость, о которой я говорил).
Я достаточно хорошо помню первую войну.
Вторую – намного лучше, чем мне самому того бы хотелось.
Но я научился. Мы все научились. Снова научились жить.
Научились принимать помощь тогда, когда она нам требовалась, а после окончания второй войны требовалась она нам почти всегда.
Еще мы научились жить с целой планетой спэков и друг с другом – новая волна поселенцев, проснувшись, обнаружила Шум и почти уничтоженную цивилизацию предшественников, обнаружила мир, который нужно было отстраивать заново. Но некоторые из нас, уже вышедшие в мир, проснулись и обнаружили самих себя. Оружие спэков ослепило меня после того, как я увидел, как от него же приняли смерть дорогие мне люди. Если война тяжела, а так было и будет всегда, то послевоенная жизнь ничуть не легче, разве что тяготы другие. Но мы делаем все, что можем. Я делаю все, что могу. Я вижу благодаря Шуму других, в основном Уилфа, но бывает, и спэков, которые помогают нам, и, когда я вижу их глазами, между нами иногда обнаруживается намного больше общего, чем мы оба могли бы подумать, и мне кажется, что все не так уж плохо и, возможно, есть еще надежда.
Иногда.
Но мы продолжаем отстраивать мир заново. Строим новые дома для новых людей, ремонтируем разрушенные для старых, и на этот раз у нас получается гораздо лучше, чем раньше.
Впрочем, без слова «иногда» опять не обойтись. Проблемы есть, но люди пытаются их решить, люди стараются. И все зависит от моих друзей. Моих друзей, пока еще не понимающих, сколько добра они принесли людям, потому что…
