– Старик, – Анохин перегнулся через стол так, что его глаза оказались на одном уровне с глазами Соболева, – ты не влюбился часом?
– Да пошел ты! – Андрей оттолкнул мужчину, и тот с хохотом привалился спиной к стене. – Мне хватило одной любви на всю жизнь. Больше я не наступлю на те же грабли.
И в тот же самый момент на его мобильный пришло короткое эсэмэс-сообщение:
«Андрей Владимирович, я на месте. Буду держать в курсе. Алиса»
Соболев ощутил невероятное облегчение и даже пообещал Анохину лично поговорить с его новой девушкой Нелей по поводу испорченных брюк.
* * *
Она думала: не может быть ничего хуже того, что уже произошло. Судьба была к ней несправедлива, лишь на короткое мгновение вспомнив о том, что она тоже заслуживает счастья. Словно в насмешку, даже не думая одарить по-настоящему и лишь приоткрыв ненадолго занавес, она снова всё отняла.
После опьянения властью, хмельного кружения в разноцветном серпантине сказки нырять на дно оказалось страшнее, чем когда-то обитать на нем постоянно.
Ей пришлось сделать выбор, хотя на самом деле никакого выбора не существовало вовсе. Это как предложить приговоренному к смертной казни выбирать: расстрел или повешенье. Итог один – вечное забвение. И какая разница, наступит оно быстро или старуха с косой станет истязать тело и душу в жесткой агонии, прежде чем подарить долгожданный покой.
Конец XIX века
Ружье легло приятной тяжестью. Он знал, что не промахнется. Еще с отцом на охоту выбирался, зайца с двадцати шагов бил. Хоть и давненько не выходил Николай Степанович на зверя, навык никуда не пропал, все он помнит, как вчера было.
Кусты зашевелились, выдавая того, кто в них прятался. Судя по звуку, никак не меньше кабана. А то и вовсе медведь!
Шевеление было все отчетливее, зверь вот-вот должен был показаться. Мужчина замер, дабы не спугнуть добычу, напрягся натянутой струной, каждым нервом осязая малейшее движение. Это и сбило его с толку. Весь сосредоточившись на звере, он не услышал подкравшегося сзади.
– Твою же мать! – выругался Николай Степанович, одновременно надавив на спусковой крючок, когда кто-то тронул его за плечо.
– Хозяин, ты чего ругаешься? – Яшка смотрел на него круглыми от испуга глазами. – Зверя шуганешь.
– Тебя кто учил татем со спины лезть? – расстроившись из-за упущенной добычи, разорался мужчина. – А ежели бы я тебя пристрелил с неожиданности?
– Да ты не кричи, Николай Степанович, – завел примирительную беседу он, ероша рыжие вихры. – Глянь, в кустах чего-то ворочается, авось и попал ты.
– Вот ты и глянь, раз такой умный!
Яшка не обиделся, послушно отправился куда послали. Долго его не было. Завойчинский уже забеспокоился, когда рыжий выполз на свет божий. Губы трясутся, шапку в руках мнет и слова выговорить не может.
– Ты чего там застрял, дубина? До ветру, что ли, ходил? – Николай Степанович развеселился. – Ну, не молчи!
Яшка только и мог, что пальцем с грязным ногтем в кусты тыкать да мычать неразборчиво.
– У, телок! – передразнил его Николай Степанович, направившись к кустам.
Седой лежал на земле, раскинув в стороны руки. Подле него валялся туесок, из которого бисером высыпалась спелая черника. Ох, не зря Завойчинский себя метким стрелком считал, попал аккурат в середину груди.
Треснула ветка, заставив его вздрогнуть. Яшка! Опять подкрался незаметно, скотина.
– Батюшки святы! – стал креститься рыжий обалдуй. – Видал, кого ты уложил, Николай Степаныч?
– Не слепой, – не признав собственного голоса, ответил он. – Приходил он ко мне месяца полтора назад, просил о помощи.
– Знахарь, – припечатал, как по голове стукнул, Яшка, – он нас тогда с Натальей Николаевной в лесу встретил и ребеночка за домом у себя схоронил.
Завойчинский и сам все понял, не дурак.
– Вот что я тебе скажу, Яшка. – Никто их не мог подслушать в чаще, и все же Николай Степанович схватил его за грудки и, притянув к себе, прошипел: – Не было нас тут с тобой. Его, может, и не хватится никто, а там, глядишь, звери растащат.
– Да как же так? – Яшка попятился, да споткнулся о сухую корягу и кувырнулся. – Помилуй, Николай Степанович, он же человек! Нельзя его вот так посреди леса бросать.
– Нельзя, говоришь? Ну так схорони, раз нельзя. Меня в это дело не впутывай!
Яшка вернулся в лес на следующий же день. Всю ночь он проворочался, да так и не смог глаз сомкнуть. Совесть его глодала, и мертвый старик стоял перед глазами, тянул к нему руки. А через дырку в груди все было видно до самого горизонта.
Он нашел тело на том же месте. Зверье лесное его не тронуло, только мухи вились гудящим роем. Яшка хотел уже яму начать рыть, когда за спиной шаги услышал. Обернувшись, заорал благим матом. Рухнул на колени, да так на коленях и полз, пока перед глазами клинок не взметнулся, рассекая ему горло: от уха до уха.
Яшка захрипел, хватаясь за рану, чуя, как хлещет горячая кровь, и рухнул замертво лицом в мох.
* * *
Алиса вышла на нужной станции, где сразу отстучала короткое сообщение начальнику. Он ей звонил, но в поезде она выключала телефон, поддавшись сиюминутной слабости оборвать связь с человеком, который ей поверил, дал работу и временное жилье. Может, не все еще потеряно? Возможно, у нее еще остался шанс, если не исправить, так хотя бы попытаться разобраться в происходящем. Зная о проблеме, уже имеешь в руках половину возможностей для ее решения.
Девушка вдруг почувствовала некую уверенность, словно она не электронное послание отправила, а закинула якорь, который в случае шторма не позволит ей пойти ко дну.
На этой станции выходило совсем немного народу, чаще поезда просто пролетали мимо нее, оглашая окрестности тоскливым сигналом гудка. Люди спешили успеть на редко курсирующий по маршруту автобус, и перрон быстро опустел. Ближайшая остановка общественного транспорта располагалась не так уж далеко, но горожане не желали гулять по улицам, старались поскорее попасть в свои квартиры и усесться перед телевизором.
Разгулявшийся ветер с мальчишеским задором гонял по растрескавшемуся асфальту брошенный кем-то фантик, пока не швырнул его на пути. Когда-то станцию хотели закрывать из-за ее неэффективности, но власти города настояли на ее сохранении. Может, только поэтому город все еще дышал.
Алиса поежилась от озноба, плотнее запахивая плащик, почти не спасавший от апрельской промозглости, и направилась к зданию вокзала. Она не была здесь почти два года, не на вокзале, в городе. Вокзал девушка не посещала еще дольше, а он совсем не изменился, будто время в нем навсегда застыло. Последний раз она приходила сюда еще с отцом, когда они вместе провожали бабушку Влада на пригородную электричку. Папа казался очень взрослым, хотя в то время ему было не многим больше, чем сейчас самой Алисе. Мужчина рассказывал крепко державшейся за его руку дочери об истории здания, которое построили еще в середине девятнадцатого века братья Зимины, крупные мануфактурщики. Тогда еще не начали строительство самой железной дороги и нынешний вокзал служил воротами при въезде в город.
