Молодой человек молчал.
– Обещаешь больше меня не пугать?
– Дамочка, у меня простой тоже оплачивается, – недовольный голос начал ее раздражать, – а он здесь целыми днями околачивается. Стоит на одном месте как приклеенный.
– Я заплачу по двойному тарифу, если ты сейчас же сядешь в машину. – За все это время Алиса даже не повернулась к водителю и, выпалив фразу на одном дыхании, ехидно припечатала: – Гриша.
Хлопнула, закрываясь, дверь.
– Ты ведь меня понимаешь? Одной в большом доме очень страшно, вздрагиваешь от каждого шороха. А когда ты неожиданно появился, я перепугалась еще больше.
Молодой человек едва заметно кивнул.
– Хорошо. Я сейчас уеду, но на обратном пути могу угостить тебя чем-нибудь. Ты любишь шоколад?
Снова кивок.
– Значит, договорились. Жди меня здесь, я недолго. – Она протянула молодому человеку руку ладошкой вверх. Он смотрел на предложенную руку, кажется, целую вечность, а потом вдруг залез в карман запыленных джинсов и, нащупав что-то, положил Алисе на ладонь.
Обычный камень с пляжа. Серый, обтесанный со всех сторон водой почти до зеркальной гладкости.
– Это мне? Подарок?
Он ничего не ответил, только криво улыбнулся и, отойдя к обочине, встал по стойке смирно.
– Делать тебе нечего, с уродами всякими разговаривать, – злобно высказал Гриша, выворачивая руль, когда Алиса вернулась в машину.
– Единственный урод, с которым мне действительно не о чем говорить, сидит сейчас и плюется ядом. Останови, пешком дойду.
– Ты чего обзываешься-то? Его вон, – водитель кивнул в сторону замершего молодого человека, – шоколадом кормить собралась, а нормального парня оскорбляешь. Ты не в себе?
– Он некрасив лишь снаружи. Внутри у него красоты столько, что хватит на два таких городка, как наш. И если ты не видишь этого, мне тебя жаль. Останови, пожалуйста, я ведь попросила.
– Сиди, – пристыженно буркнул водитель. – Мне он ничего плохого не сделал. Может, я сам его жалею. Только чего он ходит и молчит, мордой своей народ пугает?
– Ты пробовал с ним разговаривать? – вопросом на вопрос ответила Алиса.
– О чем мне с ним говорить? Он же нелюдимый.
– Рули, Гриша, – молодая женщина тяжело вздохнула, – у тебя хорошо получается.
– Ладно. – Внезапно он ударил по тормозам, и Алиса, не успев среагировать, едва не вылетела вперед. – Ты вся из себя утонченная штучка, понятно. Приехала и сразу порядки свои завести решила. Его весь поселок ненавидит, даже в городе молва идет. Что ты мне прикажешь делать? Пойти против всех?
– Иногда это единственный выход.
– Странная ты. – Гриша не сводил взгляда с обочины. – Мне тебя действительно не понять.
На обратном пути Алиса старалась не пропустить в опускающихся молочных сумерках одинокую фигуру и все же потерпела фиаско. Она даже скинула поступивший звонок от Соболева, решив перезвонить ему позже. Разговаривать при Грише почему-то не хотелось.
Когда машина мягко притормозила возле калитки ее дома, Алиса была вынуждена признать – молодой человек ее не дождался. Обещанная шоколадка так и осталась зажатой в руке. Когда Гриша подошел помочь ей с пакетами, она поспешно сунула приготовленное угощение в карман.
Парень не стал навязываться с дальнейшей помощью, проводив свою пассажирку взглядом. И как только за ней закрылась ведущая в дом дверь, сел в машину и уехал. Он не мог видеть Алису, наблюдавшую за ним из-за полупрозрачного тюля, и все же помахал на прощание.
Ночь Алиса провела спокойно. Переборов желание перетащить матрас на кухню, она застелила постель в своей старой комнате и провалилась в сон без сновидений.
* * *
Женщина вошла в комнату, оборудованную под медицинскую палату. Она не стала включать свет, обходясь тем, что давал старый мерцающий ночник. Она боялась увидеть его лицо, того, кто лежал на кушетке; обездвиженный, немощный, но все равно опасный. Она боролась с желанием пристегнуть его кожаными ремнями, как поступают с психами. Он и был сумасшедшим! Нормальному человеку не придет в голову совершить подобное.
Она ждала возможности отомстить так долго, что теперь решила не торопиться. Удовольствие нужно растянуть на максимально возможный срок.
Женщина подошла и, присев на край кушетки, протянула руку ко лбу лежащего мужчины. Она делала все осторожно, словно боялась потревожить его чуткий сон.
На прикроватной тумбочке белели бумаги в раскрытой папке и ручка.
– Скоро они нам понадобятся. Ты ведь сможешь написать то, что я тебе продиктую, мой хороший? – Она поправила сползшее одеяло и замолчала в ожидании ответа.
Ответом ей стала тишина, но женщина все же улыбнулась. Она знала: все будет так, как она задумала.
* * *
Сергей Борисович выслушал счастливую Татьяну, спешившую сообщить радостную новость, сдержанно. Как и Андрей, он не верил в положительный исход ситуации, но старался не показать своего скепсиса.
– Танюш, я тебя поздравляю и все же прошу пока особо не распространяться, – взяв руку дочери в свою, напутствовал он. – Может, тебе помощь какая нужна? Например, врача хорошего подыскать.
– Папа, – мягко осадила его Татьяна, – Андрюша обо всем позаботится. Правда, милый?
Соболеву стоило больших усилий сохранить лицо, пока на его глазах разыгрывался весь этот фарс. Татьяна понимала – произошедшее между ней и мужем всего лишь эпизод, минутная слабость, которая не повторится. Понимала она и то, что супруг также не питает никаких иллюзий в данном случае. И все же решила поиграть. Что ж, он поддержит ее клоунаду.
Соболев приобнял жену за необъятную талию и даже в щеку поцеловал. Татьяна уставилась на него взглядом напуганной овцы, что не ускользнуло от внимания тестя. Едва заметно поморщившись, мужчина выпустил ее руку и кивнул головой, приглашая Андрея следовать за ним. Мужчины вышли на балкон.
– Куришь?
Соболев скользнул взглядом по пачке сигарет и отрицательно покачал головой. Курить он бросил почти тогда же, когда и пить. Сам себе удивлялся, как от такой жизни еще не увлекся тяжелыми наркотиками. Может, всё дело в том, что его вредными привычками стали «другие» женщины? С ними он снимал напряжение, разговаривал, когда было особо тяжко, а Татьяна оказывалась занята тем, что осваивала новый рецепт какой-нибудь кулебяки, которую потом с большим аппетитом поедала, сидя у телевизора.
Женщины заменяли ему то, что обычно, заблуждаясь, приписывают сигаретам и алкоголю. Они были его кайфом, его отвлечением и хоть как-то примиряли с окружающей действительностью.
Видимо, Соболев оказался слишком слаб для радикальных мер и самоубийство никогда не маячило на горизонте сознания, как радикальная мера решения всех проблем скопом. Даже находясь в алкогольном угаре, не отличая день от ночи, не успевая за сменой дней недели и времен года, он боялся одного – внезапно умереть.
