Валентин пытался предположить, откуда стреляют, но это было нелегко, так как огонь велся не трассирующими пулями, а значит, выявить огневую точку можно только визуально или по слуху.
– Так, наши там, Осипцов? – спросил Стеклов.
Тот, смотря на него большими глазами, вдруг начал мотать головой. И только сейчас Валентин увидел, что у него забинтована рука. Бинты были грязными, пропитанными кровью.
«Понятно, тебе тут досталось», – подумал Стеклов и, продвинувшись к краю камня, стал высматривать расчет Каплина с Сайдудулаевым.
– Костя! – громко крикнул он, глядя вниз.
– Что, товарищ лейтенант? – хрипловато ответил Каплин.
– Все спокойно?
– Внизу вроде да, а над вами душманы, похоже, взяли нас в клещи.
«Я уже это понял. – Валентин отполз назад и показал Осипцову, чтобы и тот отполз под стену. – А где же Жженов со своими бойцами?»
Когда «крокодил», опустив свой «подбородок», с хребта соседней скалы повернулся «лицом» к Валентину и стал на него пикировать, Стеклов сжался и, прикрыв лицо руками, замер. Ракеты с шипением прошли высоко над ним, и, кажется, справа сверху раздались глухие взрывы, завершившиеся камнепадом.
Приподнявшись, он сделал несколько шагов назад, чтобы посмотреть вверх, но тут же крик Осипцова прижал его назад к стене. Второй «крокодил» дал залп по той же высоте, только влево.
И снова тишина.
– Чего сидим? – Резкий голос Жженова тут же привел Валентина в чувство. – Давай, лейтенант, собирай своих, идем. Нас ждут.
Поправив на себе бронежилет и каску, он пошел за прапорщиком, Каплин уступил ему свое место и сопровождал его сзади. Валентин не выдержал и, на секунду приостановившись, глянул на Костю. Никакой щетины на его лице не было. Как он мог спутать его с Осипцовым, удивительно!
А где же Самид? А Сайдудулаев шел за Каплиным, помогая ему тащить одну из лент с пулемета, закинув ее себе на грудь. Молодец! А где же Лукьянцев? А, он с Жженовым идет, впереди него.
– Давай, лейтенант, давай, – обернулся к Валентину Алексей и, пропустив его вперед, остановился, кого-то ожидая.
Стеклов тоже остановился, посмотрел вниз и невольно осел, увидев, как Сайдудулаев помогает одному из бойцов, несшему на себе чье-то тело, подняться на несколько «ступеней» вверх.
– Давай, лейтенант, чего спишь?! – прикрикнул на него Жженов.
– Да, да, – прошептал Валентин и тут же продолжил подъем.
На несколько тел, разорванных от взрывов, лежавших в неудобных положениях на камнях, он старался не смотреть: судя по одежде, это были душманы. А вот один, сидевший на камнях, смотрел на него, он был живым.
Наклонившись к нему, Валентин замер и никак не мог оторвать своего взгляда от его зрачков. Что его привлекло в этом афганце? Громкое дыхание? Да, да. И… и… русые волосы.
– Что? – спросил Стеклов.
Афганец в ту же секунду словно ожил, и лицо его ожило.
– Двадцатое августа тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года, ранен и попал в плен, – выдохнул он.
– Что, что? – Валентин невольно ухватился за его окровавленный халат и потянул душмана на себя.
– И-и-и-и… – Из горла афганца пошла кровь, и тело начало валиться на бок, вырывая из рук Валентина мокрую от липкой крови ткань халата.
– Вперед, лейтенант! – Окрик Жженова заставил Валентина быстро встать.
– Алексей, это не афганец, а русский. В восемьдесят четвертом году был здесь взят в плен…
– Что? – Жженов его не слышал. – Вперед, лейтенант! Вперед! – И, ударив Стеклова обеими ладонями в грудь, силой развернул его к себе спиной и, подталкивая, заставил идти вперед…
Глава 11
Первая отметка
– Ты давай, брат, рубай! – Жженов, улыбнувшись Валентину, осмотрел бойцов, обедавших у боевых машин.
Запах тушенки вызывал сильное слюновыделение и у Стеклова, но он ел, не торопясь, выбирая ложкой из котелка юшку супа. Вкус юшки был солоноватым, настоянным, а вот, насколько он был вкусным, Валентин никак не мог понять. Контузия, несмотря на ее легкость, давала о себе знать: вкусовые качества утеряны, руки, как и голос, дрожат, в горле постоянное ощущение тошноты, а еще никак не проходящее давление в висках.
А может, все это и не из-за контузии? Ее, кстати, никто из докторов не внес в его историю болезни. А все потому, что он только два часа назад вернулся в полевой лагерь, где разместились подразделения дивизии. За это время и успел, что доложить командиру своей роты старшему лейтенанту Васнецову о возвращении своей группы без потерь. Тот, обняв Валентина, продолжал слушать рассказ прапорщика Жженова о ситуации, в которую они попали утром: душманы, окружив их, попытались использовать тот же метод, который хотел употребить агитотряд с ними, предлагая прекратить огонь и сдаться.
– А удалось засечь тех, кто предлагал вам на русском языке сдаться? – спросил старлей у Стеклова.
– Нет, – покачал тот головой. – Мы только и делали, что передвигались, находясь под постоянным обстрелом. Я понимал Жженова, нужно было срочно выдвинуться в тыл душманов, а вот где он находился, нам и нужно было определить. В первый же день в бой ввязывались несколько раз.
– Наша задача была такая, – продолжал говорить Жженов, – в открытии прохода разведчикам через окружение их душманами, чтобы они быстрее вышли из того небольшого ущелья, в котором столкнулись с хорошо вооруженной бандой душманов и были ими окружены. Как выяснилось, они везли не оружие, а наркотики.
– Прошли слухи, что ребята из соседнего батальона нашли лабораторию для производства гашиша с перевалочной базой, – перебил Жженова Васнецов. – Первый этап нашей операции прошел рядом с тем участком, вот «духи» и попытались готовый товар вывезти с поля боя. По данным, полученным вчера, было уничтожено еще два таких каравана. Так что вы – молодцы! Отдыхайте, пока вас не вызвали. – Он еще раз пожал руку Жженову и Стеклову и пошел в сторону расположения своего батальона.
Валентин, упершись спиной в дерево, закрыл глаза.
– О чем задумался, лейтенант? – Слова Жженова прозвучали так неожиданно, что он чуть не выронил из своих рук котелок.
– Да, извини. Леша, я все думаю о том раненом душмане, который говорил со мной по-русски.
– Ты это о чем? – напрягся Жженов.
– Когда мы стали выходить, я там присел у «духа», и он попросил меня передать, что он наш. Похоже, даже из нашей дивизии, они вошли туда в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году в августе, и он потерялся там. Скорее всего, был ранен и взят в плен, а потом, видно, принял ислам и служил у душманов.
– Он тебе все это рассказал? – спросил Жженов, ближе придвинувшись к Стеклову.
– Нет, он в основном хрипел, я еле разобрал…
