Все эти истории нужно было воспринимать с солидной долей скепсиса. Только подумайте: куча женщин в ограниченном пространстве, делать нечего, а времени полно – чего здесь можно ожидать? И все же сплетни – правдивые и не очень – помогали скоротать время. Лучшие истории всегда рассказывала Поп – она помнила много интересного и проливала свет на прошлое остальных заключенных. Именно от нее я узнала, почему Натали много лет назад сослали из лагеря в тюрьму: она плеснула кипятком в свою коллегу по кухне. Услышав это, я не поверила своим ушам.
– Эта стерва ее доставала. Ты, Пайпер, и не догадывалась, что твоей соседке палец в рот не клади!
Мне было очень сложно представить, что моя спокойная и сдержанная соседка, относившаяся ко мне с такой добротой, вообще способна на ярость. Но как говорила Поп: «С Натали шутки плохи!»
Выволочка от какой-то девчонки привела меня в бешенство. «Не указывай мне, что делать – у тебя после имени тоже восемь цифр стоит».
Заметив, насколько я смутилась, узнав о новой грани Натали, Поп постаралась просветить меня насчет некоторых тюремных реалий.
– Слушай, Пайпер, сейчас здесь довольно тихо, но бывают и другие времена. Иногда все дерьмо всплывает наружу. А в тюрьме через дорогу и подавно! Там некоторые вообще звери. Плюс там куча народу на пожизненном. Тебе всего год сидеть. Я понимаю, тебе и это кажется тяжелым, но когда срок большой или вообще пожизненный, все начинаешь воспринимать по-другому. Никакого дерьма терпеть нельзя, потому что это теперь твоя жизнь. Стоит один раз прогнуться – и вечно будут проблемы.
Я знала там, через дорогу, одну женщину – очень маленькая, тихая, никогда не высовывалась, других не доставала. Она была на пожизненном. Работала, нарезала круги на беговой дорожке и рано ложилась спать. Потом там появилась одна девчонка – ходячее недоразумение. И вот она докопалась до этой женщины – все донимала ее, капала ей на мозги, чертова дурочка. Так вот, эта женщина, которая ни разу никому слова плохого не сказала, положила два замка в носок и показала девчонке, где раки зимуют. Я такого в жизни не видела, по девчонке как катком проехались, кровищи было море, ей серьезно досталось. Но знаешь что, Пайпер? В таком уж мы месте. И не все мы в одной лодке. Не забывай.
Когда Поп рассказывала мне подобные истории, я ловила каждое ее слово. Проверить, истинны ли они, я не могла, как и в случае с другими тюремными слухами, но догадывалась, что каждая история таила в себе долю правды. Они без прикрас описывали наш мир таким, каким мы его видели. Заключенные в них уроки всегда оказывались бесценными и непреложными.
К счастью, в самой серьезной моей стычке обошлось без замка в носке – одной лишь грубостью. Когда в салат-баре появлялось что-то кроме цветной капусты и салатных листьев, я не упускала случая разнообразить диету. Однажды к салатным листьям добавили шпинат, и я радостно принялась выбирать темно-зеленые листочки себе на ужин. Тихонько напевая что-то себе под нос, я пыталась не обращать внимания на гул столовой. Но пока я аккуратно выбирала шпинат, откладывая в сторону салатные листья, кто-то начал громко возмущаться прямо возле моего уха:
– Эй! Эй! Эй ты! Хватит копаться! Хватит копаться в салате!
Я обернулась, чтобы посмотреть, кто и на кого кричит. К моему удивлению, прямо на меня смотрела тучная девушка, волосы которой были убраны под сеточку. Я огляделась, а затем показала на себя салатными щипцами:
– Ты со мной разговариваешь?
– Да, черт возьми! Нечего тут копаться. Наполняй тарелку и иди дальше!
Внимательно разглядывая противницу, я гадала, кем она себя возомнила. Кажется, она была новенькой и уже успела заработать в камерах репутацию возмутительницы спокойствия. Всего пару дней назад Аннет, которая до сих пор сидела наверху, жаловалась мне, что эта восемнадцатилетняя девчонка никого не уважает. От Поп я знала, что работа у салат-бара считалась одной из самых нежелательных позиций на кухне – слишком уж много приходилось мыть и резать для его наполнения, – поэтому ее обычно выполняла та женщина, которая стояла в самом низу кулинарной иерархии.
Меня разозлило, что ей хватило наглости одернуть меня. К этому времени я уже довольно прочно закрепилась на социальной лестнице лагеря: я не доставляла никому проблем, проявляла уважение и дружелюбие, и остальные тоже уважали меня. Так что выволочка от какой-то столовской девчонки привела меня в бешенство. Более того, она нарушала главное правило заключенных: «Не указывай мне, что делать – у тебя после имени тоже восемь цифр стоит». Вступать на глазах у всех в перебранку с чернокожей было весьма опасно, но я даже не подумала спустить все на тормозах.
Я открыла рот, готовая плюнуть в лицо этой девчонке, и громко сказала:
– Я не ем салат!
«Да ладно? – тут же подумала я. – И это твой ужасный выпад?»
– Да плевать мне, что ты ешь, нечего тут копаться!
Вдруг я поняла, что в столовой стало тише: все наблюдали за нашим необычным конфликтом. Все стычки между заключенными привлекали огромное внимание, но увидеть в центре конфликта меня было чертовски неожиданно. Я мысленно перенеслась на школьную парковку, где однажды меня вызвала на дуэль Таня Катерис и где я поняла, что выбор невелик – либо я вступаю в драку, либо вся школа сочтет меня трусихой. В тихом Массачусетсе я решила прослыть трусихой, но здесь это был не вариант.
Я обещала считать рассветы, пока не окажусь рядом с Ларри – где бы то ни было.
Однако не успела я глотнуть воздуха, чтобы ответить Нахалке и поднять ставки, как возле меня возникла моя подруга по работе и блоку Б – Джай. Ее лицо было сурово – на нем не осталось и намека на обычную улыбку. Я посмотрела на нее. Она, ни слова не говоря, посмотрела на Нахалку. Та тут же развернулась и ушла.
– Порядок, Пайпер? – спросила Джай.
– Полный порядок, Джай! – запальчиво ответила я, глядя Нахалке вслед.
Остальные заключенные разочарованно занялись трапезой, и шум в столовой снова вернулся на обычный уровень. Я понимала, что Джай только что спасла меня от многих месяцев проблем.
Теперь у меня был радиоприемник, и я все не могла поверить, как просто стало получать удовольствие от тюремной жизни. Купив в магазине пару белых кроссовок, я стала каждый вечер выходить на беговую дорожку. Я могла по собственному желанию выключать какофонию блока Б и гораздо дольше заниматься спортом, ведь у меня в наушниках звучала музыка.
Розмари подсказала мне настроиться на частоту 91,7, на которой вещала радиостанция Университета Западного Коннектикута. Я уже и забыла прелести институтского радио: плей-листы были на редкость беспорядочными, между песнями по двадцать минут болтали девятнадцатилетние диджеи, мне в мозг врезалась музыка, о существовании которой я и не догадывалась. Пребывая на седьмом небе от счастья, я нарезала круги по беговой дорожке, хихикала над комментариями студентов о Дике Чейни и слушала новые группы вроде Kings of Leon, о которых частенько читала в журнале SPIN, но музыку которых никогда не слышала среди бесконечных повторений классики рока, хип-хопа и испанских передач, служивших саундтреком повседневной жизни в тюрьме.
