Семь месяцев назад входя в жуткие ворота тюрьмы, я точно не чувствовала себя гангстером, но мыслила сходным образом. Гангстеры заботятся только о себе и своих близких. Я невероятно сожалела о содеянном из-за боли, которую причинила любимым, и последствий, с которыми мне пришлось столкнуться. Даже когда у меня забрали одежду и выдали вместо нее тюремную форму, я не верила, что «Война с наркотиками» – это не шутка. Я готова была с пеной у рта доказывать, что правительственные законы о наркотиках в лучшем случае каждый день доказывали свою неэффективность, а в худшем – ошибочно фокусировались на предложении, а не на спросе, принимались случайным образом и применялись несправедливо, на основании классовых и расовых предрассудков, то есть были несостоятельны как в интеллектуальном, так и в моральном отношении. И все это было верно.
Но теперь, встревоженно глядя на Элли, которая, сгорая от нетерпения, ждала возможности снова погрузиться в забытье, гадая, сумеет ли Пенсатукки сдержаться и стать хорошей матерью, которой она так хотела быть, переживая за многих своих подруг из Данбери, здоровье которых пошатнулось из-за гепатита или ВИЧ, и замечая в комнате свиданий, как зависимость разрывает связь матерей и детей, я наконец осознала истинные последствия собственных действий. Я помогла свершиться всем этим ужасным вещам.
Окончательно я осознала равнодушную жестокость собственного прошлого не из-за ограничения моей свободы американским правительством, не из-за огромных расходов на адвокатские услуги и не из-за разлуки с любимым. Я сидела, говорила и работала с людьми, которые страдали из-за поступков таких, как я. Никто из этих женщин меня не винил – в большинстве своем они и сами были тесно связаны с наркобизнесом. И все же я впервые поняла, как мой выбор сделал меня ответственной за их неурядицы. Я способствовала их зависимости.
Любая уважающая себя женщина из Нью-Йорка никогда не забывает о педикюре, даже если сидит за решеткой.
Долгосрочная принудительная работа с наркоманами на воле, вероятно, привела бы меня к тому же выводу и стала чертовски более полезной для общества. Однако современная система правосудия не предполагает реституции, при которой правонарушитель лицом к лицу сталкивается с нанесенным им ущербом и пытается загладить свою вину перед людьми, которым он навредил. (Женщины, с которыми я познакомилась, помогли мне самой встать на этот путь.) Наша «исправительная» система предусматривает лишь круглосуточное воздаяние за грехи. А потом ее руководители удивляются, почему люди выходят из тюрьмы надломленными сильнее, чем при поступлении.
Ванесса Робинсон была транссексуалкой, сменившей пол с мужского на женский. Часть срока она отсидела в тюрьме через дорогу. В Данбери мисс Робинсон не могла не привлекать к себе внимание. Надзиратели упорно называли ее «Ричардом», как значилось у нее в свидетельстве о рождении. Однажды в лагере поднялась суматоха.
– К нам едет он-она!!!
Прибытия мисс Робинсон ждали с нетерпением. Одни клялись, что и слова ей не скажут, другие, напротив, были ею очарованы. Многие испанские цыпочки презрительно кривились при упоминании о ней, уверовавшие раздраженно хмыкали, а белые женщины среднего класса явно были озадачены ее статусом. Бывалые оставались к ней равнодушны.
– А, была у нас тут кучка девчонок, которые пытались все сделать наоборот. Их за протесты взяли, – сказала миссис Джонс.
– Наоборот? – переспросила я.
– Ага, из девчонки в парня. Все ныли о своих лекарствах и всякой фигне, – отмахнулась она.
Вскоре я и сама увидела Ванессу: светлые волосы, кофейного цвета кожа, упругие груди и все сто девяносто четыре сантиметра сияющей красоты. Вокруг нее собралась толпа восхищенных девушек. Она упивалась их вниманием. В заточении Ванесса явно не пыталась держаться тише воды, ниже травы – она была настоящей дивой. Казалось, кто-то пропустил Мэрайю Кэри сквозь дезинтегратор материи и поместил в наши ряды.
Несмотря на статус дивы, Ванесса была довольно умна и понимала, что в новой ситуации вести себя надо осторожно. В начале своего лагерного срока она держалась довольно скромно и не устраивала драм. Вместе с ней из тюрьмы перевели еще несколько заключенных, включая поразительно красивую девушку по фамилии Уэйнрайт, которая близко дружила с Ванессой – они обе пели в церковном хоре. Маленькая, с зелеными кошачьими глазами, загадочной улыбкой и высшим образованием, Уэйнрайт сразу стала объектом поклонения других чернокожих заключенных. Вместе Ванесса и Уэйнрайт смотрелись довольно комично: теоретически они были очень похожи друг на друга и в то же время существенно различались.
Первые несколько недель в лагере они почти всегда держались вместе. Ванесса казалась вполне дружелюбной, но гораздо более замкнутой, чем можно было предположить на основании ее внешнего вида или репутации. Ее определили работать на кухню. «Не умеет он готовить», – ворчала Поп, которая принадлежала к категории «возмущенных» и отказывалась проявлять снисходительность, хотя в такой оценке кулинарных способностей Ванессы и была доля правды. Однажды в соусе маринара оказался кетчуп, что возмутило весь лагерь. Поп шепнула мне на ухо, кто был в этом виноват, но я решила больше никому не рассказывать.
Мне нравилась Ванесса – и это хорошо, потому что ее поселили в соседнем отсеке. Им с Уэйнрайт удалось попасть именно туда, куда они хотели. Уэйнрайт стала соседкой работавшей на складе Лионель, которая прекрасно умела утихомиривать непокорных чернокожих. («Девочка, ты лучше научись себя вести, а то я тебе так по башке дам, что мало не покажется!») А Ванесса оказалась за стенкой от меня вместе с Фэйт. Эта седовласая старушка из лесов Нью-Гэмпшира приторговывала оксиконтином и поступила к нам из тюрьмы вместе с Ванессой и Уэйнрайт. Они прекрасно ладили друг с другом. Мисс Натали закатила глаза, когда услышала о переводе Ванессы в блок Б, но отнеслась к новой соседке гораздо толерантнее своей подруги Джинджер Соломон, которая воскликнула: «Мисс Пайпер, неужели ты хочешь видеть такое в своей душевой? А?!» Я робко заметила, что Ванесса уже прошла все операции, но разглядывать ее я все равно не собираюсь.
А посмотреть было на что. Освоившись на новом месте, Ванесса стала раскованнее и готова была при любой возможности демонстрировать свои наколдованные хирургами прелести. Вскоре ее фигуру изучила уже половина лагеря. Предметом особой гордости она считала свою грудь четвертого размера, а учитывая нашу разницу в росте, именно эта грудь частенько и приветствовала меня по утрам. Ванесса определенно выглядела лучше многих заключенных, женщин от рождения, но при ближайшем рассмотрении можно было заметить остаточные признаки ее мужского происхождения. Под мышками у нее кустились волосы, – «Раз нет воска, то и фиг с ними», – заявила она, – и летом в жарком блоке Б от нее воняло точь-в-точь как от потного мужика. В тюрьме Ванессе не давали гормонов, поэтому кое-какие мужские характеристики, которых иначе было бы не видно, стали более заметными. Особенно привлекал внимание ее голос. Хотя большую часть времени она говорила высоким голоском маленькой девочки, она могла специально переключиться на громкий, басовитый голос Ричарда. Она любила подкрадываться к людям и до чертиков пугать их этим голосом, а в шумной столовой весьма эффективно командовала: «Всем заткнуться!» Больше всего присущие Ричарду качества ценились на софтбольном поле, где все желали видеть Ванессу в своей команде. Играть эта стерва умела на славу.
