– Да где?
Не видит в упор.
Жмых по доброте душевной однажды на своей лодке привез ее к этому островку, так Сова даже выходить не стала:
– Не он это, – говорит.
Не он так не он. Спорить, что ли. Все как-то быстро поняли, что спорить нельзя.
Ну, никто и не спорит.
Старая машина
Древний, из последних сил сверкающий боковыми зеркалами «скайлайн» долго парковался у обочины между почтой и милицией, то подаваясь вперед и влево, то сдавая назад вправо. Было очевидно, что после завершения этих не слишком оправданных маневров из машины выйдет восьмидесятилетний дед, купивший «скайлайн» в свои юные пятьдесят или даже сорок пять и доехавший на нем до возраста почтенного самурая. Таких машин больше нет. Водитель синего грузовичка с надписью «ПОЧТА РОССИИ», припаркованного вплотную к дверям почты, не без зависти посматривал в зеркало заднего обзора: да ты абсолютный мастер парковки, дед, хехех. Правда, много лишних движений, хехе. Но это же фигня, дед, кто там считает, сколько раз ты туда-сюда это самое, ну. Мне б такую тачку.
Больше было не на что и не на кого смотреть: пустая дорога, пустой тротуар. Последняя, купированная декада февраля три дня выбирала подходящий ветер для прощальной гастроли – хватала то северный, то пахнущий водорослями и лососем южак, колебалась, примеряла на себя зашкаливающий ультрафиолет и тут же напяливала невзрачную серость оттепели, рядилась во все погоды по очереди и наконец выбрала: губительное для глаз солнце и бескомпромиссный, как бритва, северо-западный ветер, срезавший с улиц все живое.
В кабине было тепло. Водителя почтовой машины звали Виталиком, ему было сорок шесть, он думал словами и звукоподражаниями, потому что человек, которому часто и подолгу приходится ждать, привыкает думать словами и звукоподражаниями. В нестерпимом уюте кабины Виталику хотелось спать – и он бы непременно вздремнул, пока идет приемка-передача почты, Виталик уже подложил под затылок сдутый баскетбольный мяч, который всегда возил с собой и всегда подкладывал под затылок в моменты нестерпимого уюта, – но тут как раз подъехал и начал парковаться этот прекрасный рыдван, будто сошедший с поляроидных фотографий его, Виталика, пароходской юности. И Виталик пресек ту стадию сонной одури, когда человек уверен, что досмотреть кино сможет и сквозь закрытые веки.
Наконец «скайлайн» угомонился. Виталик следил за ним в зеркало, ожидая, когда откроется водительская дверь, и из салона выберется старый, но прямой и гордый дед. Или – ладно, пусть откроется левая пассажирская дверь и оттуда ветром высосет… ну, например, прямую и гордую бабку. Или горбатую и гордую. Или горбатую и скромную. Или прямую, ровную, с дерзким подбородком внучку, которая, конечно, тут же перейдет на рысь и устремится – куда? На почту? В милицию? Но хоть кто-нибудь в конце концов пусть уже выйдет из «скайлайна», чего они там, в самом деле, и начнет бороться с ветром и солнцем, прикрывая козырьком ладони глаза. Но никто не выходил, и ожидание делалось неприятным, каким-то непомерно раздражающим – как попавшее в дырку от пломбы смородиновое зернышко: вроде и ерунда, но поди перестань шастать туда языком. Может, в «скайлайне» все умерли?
Виталик сказал внутри собственной головы собственным голосом: «Ну пойдем, сходим», – вытащил из-под затылка баскетбольный мяч, бросил его на экспедиторское сиденье, надвинул капюшон и солнцезащитные очки, открыл дверь и спрыгнул на асфальт. Ветер-бандит тут же полоснул бритвочкой по лицу и рукам, но Виталик не отдал ему ни капюшона, ни накопленного под курткой тепла. И все то время – и пока вытаскивал мяч, и пока спрыгивал из кабины на звонкий, без снега, тротуар – Виталик не отводил глаз от «скайлайна», в котором, как выяснилось буквально через одиннадцать шагов, никого не было.
Виталик провел пальцем по лобовому стеклу, оставив на нем длинный чистый след. Обошел вокруг машины и уперся взглядом в отсутствующее правое заднее колесо. Вместо колеса – кирпичи. Один силикатный, два красных. Хорошая машина. Не ржавая, ничего. Прекрасная. Виталик наклонился и заглянул ей под подол: стойки нет. Лет тридцать семь машине, она уже тогда легендой была, когда он матросом на «ро-ро» плавал; где теперь такую стойку возьмешь?
Виталик потрогал нижний кирпич носком ботинка и быстро, не оглядываясь, почти побежал к почтовому грузовичку, но не остановился, а обогнул и грузовик, и угол почты. Тем же спешным шагом он вошел в продуктовый магазин «Стекляшка», оглядел витринные коробки с красными, желтыми, зелеными и розовыми шарами, но не смог вспомнить их имя и предназначение; посмотрел на другие коммерческие вещи и с большим облегчением опознал на одном из ценников слово «капуста».
– Капуста, – сказал Виталик продавщице.
Вышел, обеими ладонями сжимая вилок, мгновенно ставший источником неудобства и тревоги. Ветер сорвал капюшон и, кажется, заодно скальп. Страдая от появления капусты в своей жизни и в то же время жалея бросить ее замерзать ни за что, Виталик хотел было пристроить ее на порог почты, но там она продолжила бы иметь к нему отношение, потому он сделал еще несколько шагов и положил кочан на крышу «скайлайна». Приободрившись, не удержался напоследок:
– Свари себе щей. – Развернулся и побежал в тепло кабины, когда услышал себе вслед совершенно отчетливое:
– Спасибо.
Понимаешь, я купил кочан капусты незнакомому автомобилю, у него нет одной ноги. Как же он ездит? А вот прямо так, кирпичами, и ездит: цок, цок, цок.
Оставаться возле почты – хоть в грузовике, хоть вне его – теперь было невозможно, тем более, мимо промчался автобус «Южнорусское Овчарово – Владивосток», чья остановка находилась за углом почты, прямо напротив магазина. Виталик выхватил из кабины сумку с бумажником, телефоном и документами, успел запрыгнуть в автобус одним из первых пассажиров и упал на переднее, по диагонали от водителя, сиденье. Пассажиров было немного: он сам, прямая гордая бабка, прямой, длинный сухощавый дед лет восьмидесяти и их внучка с дерзким подбородком – вот и все: обычно автобус заполняется людьми в райцентре, а если ты сел в Южнорусском Овчарове, то еще четырнадцать километров можешь спокойно пересаживаться с места на место, выбирая, где поудобнее. Виталик пересел дважды – просто так, потому что была такая возможность, – а потом уткнулся в окно. Ему ни разу никто не позвонил. Даже брошенная на почте экспедитор Лилия Сергеевна.
Во Владивостоке Виталик вышел на конечной остановке, возле железнодорожного вокзала. Что следует делать дальше, он не знал. Вся ситуация – с внезапным «скайлайном», с покупкой капусты, подаренной затем «скайлайну» же, с побегом подальше от этого места, хотя никакой страх не гнал его, а только лишь непонимание происходящего – казалась ему теперь нарочитой, надуманной, даже придуманной почти от и до: зачем бросил грузовик? Зачем подался в город? Дурак. Психопат. «А, ну да. Я же хотел поехать в Хабаровск», – понял Виталик и пошел покупать билет на ночной поезд. До отправления оставалось еще два с половиной часа. Виталик сделал вид, что провел их в ресторане «Гудок».
