– Обязательно. Спасибо. Только не сегодня, ладно? Шура уже пять минут сидел без дела и ждал, пока Эяль закончит что-то писать. Из окна открывался вид на Азриэли, два круглых высотных здания, соединенных между собой изящным мостиком. В Тель-Авиве их называли близнецами. Сегодня с утра к нему подошел Цахи и сказал, что Эяль просит его зайти к одиннадцати. Если, конечно, Шуре не трудно. Это было в девять, надо было ждать два часа.
Эяль наконец закончил писать и уселся поудобнее:
– Ма нишма?
Шура выдавил улыбку:
– Бэсэдэр.
– Алекс, ты, конечно, стараешься. Все это видят. Он откинулся в кресле и провел ладонью по корпусу кондиционера.
– Ни черта не дует. Правда, душно?
– Да нет, вроде нормально.
– Но понимаешь, ты работаешь медленно. Я все знаю, тебе трудно, ты недавно в стране, проблемы всякие, их надо решать…
Эяль взял со стола мобильник, посмотрел на дисплей и положил обратно.
– Но мы не можем ждать. Понимаешь, у нас сроки. Их нужно выполнять, иначе отнимут заказ. Я тебе даю еще месяц, он будет оплачен, а на работу можешь не приходить. Рассылай резюме. Будем надеяться.
Шура кивнул.
– Может, у тебя вопросы какие?
– Я квартиру снял, только переехал. Думал, что работаю.
– Хорошая квартира?
– Да вроде ничего.
– Ну вот, значит, тебе нужно побыстрее найти работу.
Шура молчал, Эяль опять посмотрел на дисплей мобильника:
– Я могу тебе чем-нибудь помочь? Если что, не стесняйся, обращайся.
Шура вскочил со стула, попятился к двери:
– Спасибо, я пошел, да?
– Ага, давай, удачи!
Что-то похожее с ним случалось и в Москве. Только там это, оказывается, были игры. Смешные детские игры с хорошим концом.
В 96-м «Маяк», в котором он работал вплоть до отъезда, сменил статус. Кто-то его купил или приватизировал, они даже не знали кто. Главное, их жизнь резко изменилась. Зарплата ощутимо выросла, но они не всегда понимали, что делают, да и делают ли что-то вообще. Умные помалкивали, глупые задавали вопросы. Шура шутил. Вместо Ген Вика, их старого завлаба, прислали какую-то бабу, которая к физике имела отношение косвенное, но зато была женой начинающего олигарха. Звали ее Виктория Петровна Нечипоренко. Внешности она была далеко не модельной, и, видимо, с олигархом у нее не всегда ладилось, так что она целыми днями изучала журналы по похудению и в общем никого не трогала. Потом ей, видимо, кто-то что-то сказал, она явилась на работу злая, с трудом собрала коллектив и в течение часа кричала, что на работе люди работают, а если кто-то не желает, к нему будут применены санкции. Теперь за каждым будет закреплен определенный фронт работ. Одному парню из Шуриного отдела было поручено следить за исправностью компьютеров, другому следовало заняться рекламой товара. Было не совсем ясно, о каком товаре идет речь, но умный коллега не уточнял. Шура ей, видимо, показался человеком ученым, и ему было велено каждую неделю делать небольшой доклад по новинкам в области оптики, ну и вообще чего-нибудь интересненькое. Что-то вроде политинформации. Только так, чтобы люди не скучали.
Новый режим работы в коллективе обсудили, дали ему соответствующую оценку и успешно забыли. У Виктории, видно, тоже нашлись дела, и она отстала. Шуру она вдруг дернула, когда ему было уже не до работы и тем более не до Виктории. Они курили с ребятами на лестнице, а она пробегала мимо, и чем-то он ее зацепил.
– Ботаник, ты, наверное, себя самым умным считаешь?
Шура неопределенно пожал плечами. Вокруг захихикали.
Виктория все больше заводилась:
– Может, ты работать не хочешь?
– Почему?.. Хочу…
– Значит, так, если в следующий понедельник не будет доклада, считай, что ты уволен.
Но как назло, именно в эти выходные была очередная ссора, Марина куда-то уехала, а Шура завалился к Борцову, и они пили до потери памяти. Про доклад он вспомнил только в метро, по дороге на работу. С утра пошел к начальнице с повинной. Поначалу она вроде проявила благосклонность, но Шура как-то неудачно повернулся, до нее донесся запах перегара.
– Ты издеваешься, да? Думаешь, надо мной можно издеваться?!
Она была на грани истерики, и Шуре даже стало ее жалко. Несчастная одинокая баба.
На следующий день было назначено экстренное собрание. На повестке дня стоял вопрос исполнения Александром Ботаником правил трудовой дисциплины.
Коллеги утешали:
– Старик, ты неправильно себя ведешь. Это ж партократка бывшая! С ней мягче надо, понимаешь? С климактеричкой старой. Подойди поплачься, в грудь себя кулаком побей. А ты такой холодный, как айсберг в океане! Так нельзя. Ей все время подвох чудится, кажется, что ты смеешься над ней.
– Я?! Да мне дела до нее нет. Неужели это не видно?
– А вот не видно. Ты покажи, стань своим…
– Да не могу я.
На собрании Виктория шипела, выплевывая едкие определения в адрес Ботаника.
– Я считаю, надо его лишить надбавки к зарплате.
Шура вздрогнул:
– Это как?
Надбавкой к зарплате назывались деньги в иностранной валюте, которые нигде не фиксировались и выдавались каждому сотруднику в конверте, вместе с основной зарплатой в рублях. По сумме надбавка превосходила рублевую часть раз примерно в двадцать.
– Что думает коллектив?
Коллектив молчал.
– Может, у кого есть возражения?
Возражений не было. Шура помнил, что именно это молчание его окончательно добило. А ведь это были те, с кем он выпивал в кабинете и курил на лестнице. Свои в доску. Марина сказала бы: «Я в этом ни минуты не сомневалась».
Он вошел в кабинет Виктории и молча сел. Она тоже какое-то время молчала.
– У вас что, Ботаник?
– Я извиниться хотел.
Виктория посмотрела на него пристально, видимо пытаясь определить, шутит он или говорит серьезно:
– Мне не извинения нужны, а работа.
– Я действительно не мог позавчера…
Ему вдруг стало все так противно, и он сам, и эта работа, навалились усталость и безразличие.
– У вас что, проблемы какие?
Он махнул рукой.
– Болеет кто?
– Да нет, слава богу.
– А что тогда?
– Так, с женой. Я, видимо, развожусь.
Она вдруг обежала стол и села рядом:
– А ребенок? У тебя ж сын, кажется.
Шура кивнул.
– Что ж ребенка без отца оставлять?
